Где не щадится Сын Божий, там и царь не пощадится
Адмирал Шишков и библейские общества
Аз. Стадо пасется значит питается травою. Буки. А я думал,
что глагол пасти означает сберегать, охранять. Например, пастух пасет
стадо. Аз. Это второе его знаменование. Ибо кто пасет (питает) стадо,
тот и охраняет его. Отсюда слова пастырь и пастух, из которых один есть
охранитель и питатель духовною пищею словесных, а другой охранитель и
питатель телесною пищею безсловесных овец. Пастырие мнози растлиша
виноград мой. (Иер. 12).
А.С.Шишков, Разговоры о русской словесности между Аз и Буки
История борьбы адмирала Шишкова с библейскими обществами, этими
чужеземными агентами влияния, наводнившими Россию после войны 1812
года, — по существу, сражение за чистоту церков-но-славянского языка.
Силы были неравны: их много, а я один. Но ведь и Бог не в силе, а в
правде. В 1824 году Шишков, снова неожиданно для всех и для себя,
назначается министром просвещения. А в 1826 году библейские общества
Высочайшим указом были запрещены. Правда, чтобы прозреть, власти
понадобилось пережить восстание декабристов...
Назначение меня на место предместника моего князя Голицына,
министром народного просвещения, произошло так: некто монах Фотий,
пылкий защитник правоверия, долгое время был в связи с князем
Голицыным, в намерении отвратить его от покровительства ересям и
зловредным книгам, какие по внушению иностранных миссионеров, по
ходатайству его выпускались; но не получа в том успеха, решился
употребить над ним духовную строгость. Он пригласил его в дом графини
А.А.Орловой, где, поставя аналой и положа на нем Евангелие и крест,
приготовился его встретить. Когда князь вошел в комнату и хотел по
обыкновению принять от него благословение, он сказал, что прежде не
даст ему благословения, покуда тот не отречется от богоотступных дел
своих, покровительствуя иностранным лжеучителям, восстающим против
церкви и престола. Князь отвечал хладнокровно, что он действовал по
воле государя, и что теперь, зайдя так далеко, поздно уж возвращаться
назад. Но когда Фотий грозным гласом возразил ему: "Поди к царю, стань
перед ним на колени и скажи, что ты виноват, сам делал худо и его
вводил в заблуждение", — тогда князь рассердился и спросил, какое право
имеет он говорить ему таким повелительным голосом? — "Право служителя
алтаря Божия, отвечал Фотий, могущего, в случае упорного пребывания
твоего в злочестии, предать тебя проклятию!" — Князь вспыхнул гневом и
сказав: "Увидим, кто из нас кого преодолеет", с великим смущением
побежал из горницы. Фотий вслед ему кричал громко: "Анафема! Да будешь
ты проклят!" и тотчас, описав свой поступок, послал письмо в
собственные его величества руки.
Вскоре Голицын был смещен.
Обдумав наконец намерения благие,
Министра честного наш добрый царь избрал:
Шишков уже наук правленье восприял.
Сей старец дорог нам: он блещет средь народа
Священной памятью двенадцатого года.
Один в толпе вельмож он русских муз любил,
Их незамеченных созвал, соединил...
А. С Пушкин
Так арзамасец говорит ныне о дяде Шишкове — пометил поэт в своем дневнике.
Перманентный заговор против России ведет свое начало от эпохи
Наполеона. Воспользовавшись своей дружбой с императором Александром и
врожденной склонностью последнего к либерализму, он послал в Петербург
под предлогом помощи молодому монарху целую плеяду политических
работников — нечто вроде переодетой армии, которая должна была тайком
расчистить путь для солдат. Эти искусные интриганы получили задание
втереться в администрацию, завладеть в первую очередь народным
образованием и заронить в умы молодежи идеи, противные символу веры
страны. С той эпохи и зародились тайные общества, сильно возросшие
после того, как русская армия побывала во Франции и участились сношения
русских с Европою. Россия пожинает теперь плоды глубоких политических
замыслов противника, которого она как будто сокрушила...
Маркиз Астольф де Кюстин, "Россия в 1839 году"
Дух времени
Всемилостивейший Государь!
Угодно было монаршей воле Твоей, без всякого у меня вопроса и без
всякого искания моего, наименовать меня министром народного просвещения
в самое многотруднейшее время. Я повиновался священному гласу Твоему в
1812 году, когда враг Отечества шел с оружием на Россию. С тем же
пламенным усердием повинуюсь и ныне, когда тайная вражда умышляет
против церкви и престола. Но, Государь, могу ли я, утружденный бременем
лет и болезнями, стать против гидры, которую преодолеть потребны
геркулесовы силы! Нравственный разврат, под названием духа времени,
долго рос и усиливался. Юноши, воспитанные в нем, возмужали.
Министерство просвещения оказывало сему злу всякое покровительство и
одобрение.
Восемь лет тому назад, в представленном государственному совету
мнении о цензуре говорил и доказывал я то же, что теперь. Восемь лет
много времени! Тогда уже плоды разврата явно сказывались, не в тихих
между собою беседах, но в книгах, издаваемых от правительства и
рассылаемых в училищи.
Ныне надлежит сей широко разлившейся и быстрой реке поставить
преграду. Сею преградою, сим оплотом, Государь, повелеваешь Ты быть
мне. Смею сказать (и Бог мне в том свидетель!), что в ревности и
усердии исполнять священную волю Твою никому я не уступлю: у нас,
старых людей, по Боге Царь! Но телесные силы мои слабеют. Чувствую, что
сам собою я слаб, немощен, ничтожен. Надлежало бы мне упасть к стопам
Твоим и просить о снятии с меня бремени, которое я понести не в силах.
Но Ты, не спрося меня, слово Свое изрек. Может ли даже и старость и
слабость моя, при гласе Благословенного Александра, не воспрянуть и не
ободриться? Долг и благоговение воспрещают мне и помыслить о том. Итак,
Государь, я повинуюсь Тебе — повинуюсь охотно, вседушно, всеусердно! В
трудных для меня обстоятельствах имею я единую надежду на Бога; но
позволь мне, Государь, иметь и другую на Тебя. Поддержи меня
могуществом Твоей руки; подкрепи меня твердостью Твоей воли; просвети
меня силою Твоего разума! Без сего я буду ничтожен, безполезен Тебе, не
нужен Отечеству, и самому себе вреден.
Тысячи очей ныне обращены на меня; если приметят, что я недоступен
до Тебя, не могу сообщать Тебе мыслей своих, не могу пользоваться и
руководствоваться Твоими наставлениями, то противная благим правилам и
намерениям сторона тотчас ободрится. Она восторжествует и соделается
дерзновеннее прежнего. Я подвергнусь их пронырствам и посмеянию; да и
самые благомысленные люди станут укорять меня без-печностью,
недеятельностью; и может быть, я потеряю имя усердного Царю и Отечеству
слуги, имя столь для меня драгоценное и которого я ни на какие златые
горы не променяю.
Злочестие и дерзость да увидят во мне подъятое на них орудие Твое —
и усмирятся! Без сего я буду слабая трость; и, невзирая на величайшую
преданность и повиновение, принужден буду сказать: воля Твоя, Государь!
Нет моих сил!
Не подумай, глава Церкви и Отечества, чтоб я из какой-либо корысти
или честолюбия искал приблизиться к Тебе. Я без них прожил на свете
семьдесят лет, которые прошли, как один миг. Остаток дней моих краток:
он не возродит во мне сих желаний. Я буду предан Тебе по гроб мой; но
собственно для меня надобен один только Бог. Да будет со мною Твоя
Богом внушенная воля!
Из письма А. С. Шишкова царю
Цари больше имеют надобности в добрых людях, нежели добрые люди в них.
Из записок адмирала Шишкова
Никогда Шишков для себя ничего не искал, ни одному царю лично он не
льстил; он искренне верил, что цари от Бога, и был предан всею душою
царскому сану, благоговел перед ним. Шишков без всякого унижения мог
поклониться в ноги природному своему царю; но, стоя на коленях, он
говорил: "Не делай этого, Государь, это нехорошо".
С.Т.Аксаков
Откуда эти общества водворились к нам? В то время как Россия,
окровавленная и победоносная, пошла великодушно освобождать воевавшую
против нее Европу от ига французов, английские методисты заводили в ней
библейские общества, чтобы поколебать православную ее веру и
внутренними раздорами сокрушить ее могущество. Настоящая цель
библейских обществ — истребить правоверие.
Могут ли люди, никакой веры не имеющие, учить нас христианству?
Разве мы какие-нибудь дикие народы? Разве мы до библейских обществ не
были христиане?
Они почитают церковь нашу заблудшею, первосвященников наших неверующими, всех царей и вельмож угнетателями народов.
Посмотрим на деяния библейских обществ. Они состоят в намерении
составить из всего рода человеческого одну общую республику и одну
религию — мнение мечтательное, безрассудное, породившееся в головах
обманщиков. Оно сперва скрывалось под именем тайных обществ, масонских
лож, новой философии; а потом, обнаруженное, укрылось под другие
благовиднейшие имена либеральности, филантропии, мистики; заразило
многих, порабощает царство наше чужеземцам.
Из записок адмирала Шишкова
Их главная цель — ослепить народ и разрушить веру
Свой народ, видя дом свой зажигаемым, трепещет от ужаса, а чужие
народы, при распространении огня в сильной страшной для них державе,
радуются; ибо на разрушении сил ее создают надежду своего величия.
Главнейшее и сильнейшее потрясение царства производится стремлениями к
разрушению господствующей в нем веры. Струна сия чрезвычайной важности;
она, как и в электрическом сооружении, не может быть тронута без
последования за сим страшного удара. Тогда или разрушители веры
одерживают верх — и царство погибает, или народ, вступясь за веру,
воспаляется мщением и проливает кровавые своих и чужих токи...
Главный обман библейских обществ состоит в проповедовании какой-то
иной веры, не той, которая в России со времен Владимира исповедуется,
дабы ослепить народ и, воспламеня в нем под именами сей мечтательной
веры и вольности безверие и своевольство, ополчить его против Бога,
царей и всякого порядка. Бог доселе хранил Россию, но ныне, кажется,
рука Его тяготеет на нас...
Государь, я уверен в любви и преданности к Тебе российского народа;
он тверд и незыблем в ней, как непотрясаемая ничем гора; но столько же
тверд и в вере своей православной, утвержденной веками. Одно только
покушение против нее может поколебать верность Его к Тебе.
Не ослаби единственной на Тебя надежды Твоих верноподданных!
Малейший вид, что ты попускаешь оставаться прежним действиям и держишь
над ними руку свою, приведет всех в сомнение о чистоте Твоих намерений
и повергнет в отчаяние. Да не падет ни малейшая пылинка на священное
имя Твое!
Государь! Покажи себя защитником православной веры. Одно слово Твое,
один взор рассеет в царстве Твоем всех вольнодумцев, учеников чужих
земель; чужеземные козни не посмеют и приблизиться к пределам Твоего
царства.
Из письма А.С. Шишкова царю
От разделения языка произойдут соблазны и расколы
Переводы Священного Писания с высокого, славен-ского языка на
простой, в общежитии употребляемый язык (называемый русским) под
предлогом лучшего разумения церковных книг, придуманы для поколебания
веры. Мнение сие, родившееся от незнания силы языка и недостатка
здравого рассудка, заразило не только новейших светских писателей, но и
духовенство. В отчетах библейских обществ сие искажение Священных
Писаний называют переводом на природный русский язык, словно как бы тот
был для нас чужой. Отселе презрение к коренным самым знаменательнейшим
словам, отселе несвойственность многих выражений, отселе неразумение
сильного краткого слога и введение на место его почерпнутой из чужих
языков безтолковицы.
Мнение сие так усилилось, что некто — не журналист, не самоучка
стихотворец, не барыня, забывшая язык свой в Париже, но один из
знаменитейших духовных пастырей, защищая надобность перевода Священных
Писаний, якобы для лучшего разумения их, сказал: "При мне одного дьячка
спросили, что значит слово ради, в выражении нас ради распятаго, — и он
не умел отвечать". Тут один из слушателей не мог удержаться от смеха:
"Хороши наши дьячки, когда не знают даже и таких слов, которые все
нищие, ходя по улицам, кричанием своим, подай ради Христа,
безпре-станно повторяют".
В Кратком катихизе, недавно изданном, первая заповедь Аз есмь
Господь Бог твой, да не будут тебе бози инии разве Мене, изложена так:
Я Господь Бог твой, да не будет у тебя других богов пред лицем Моим.
Заметим первое, что заповеди сии называем мы Господними, и
следовательно, почитаем их Божескими изречениями. Благоговение к Богу и
древность запечатлела в уме и сердце нашем каждое в них слово. Когда
древние дела рук человеческих, как например, одеяние или сосуды,
сохраняются неприкосновенными, дабы по превращении их в новый вид не
потеряли они своего достоинства, то как же дерзнуть на перемену слов,
почитаемых исшедшими из уст Божиих?
Второе, для чего делать сию перемену? Какая в том надобность?
Скажут: многие слова вышли из употребления и никто их не понимает. Так
это неправда. Они употребляются в Священных Писаниях, в церковной
службе, в летописях и законах. Не знать их есть утверждать отпадение
свое от веры, от языка; признавать, что мы ни молитв не читаем, ни в
церковь не ходим, и словом, ничего, кроме простых друг с другом
разговоров, не знаем. Когда я дома стану читать переиначенное
Евангелие, то из того непременно уже последует, что я читаемого в
церкви Евангелия уже не буду разуметь, или, слыша в нем иной язык и
склад, не буду иметь должного к нему уважения. Можно ли о таком
преступном намерении, чтоб язык воспитания отделить от языка церкви,
подумать без ужаса?
Из этого непременно произойдут соблазны и расколы, произойдут
единственно от разделения сих языков, не упоминая уже о том, что
переводы могут быть и неверны, и произвольны — следовательно, подадут
повод к разным толкам и волнениям умов и страстей. Известно, что даже в
России переводами книг Священного Писания занимались язычники. Только
Церкви дано спасительное разумение слова Божия.
Третье, язык славенский и русский — один и тот же. Он различается
только на высокий и простой. Воззреть очами и взглянуть глазами,
несмотря на одинаковое значение слов, весьма между собою различны.
Когда поют: се Жених грядет в полунощи, я вижу Христа; но когда скажут:
вон жених идет в полночь, то я отнюдь не вижу Христа, а просто
какого-нибудь жениха. Не всяк ли поневоле бы рассмеялся, если б в
Псалтири вместо: рече безумен в сердце своем несть Бог, стали читать:
дурак говорит, нет Бога? Между тем, смысл один и тот же.
Вместо верую во единаго Бога пишут: верую в одного Бога. Неужели
есть такие люди, которые во единаго не понимают, а в одного понимают?
Зачем ясную речь да не будут тебе бози инии разве Мене (в обыкновенных
разговорах кроме Меня) переменять на двусмысленную: пред лицем Моим?
Гордость какого-нибудь монаха или хвастуна ученого скажет: так
по-еврейски. Да кто меня уверит, что он знает всю силу еврейского мало
известного языка, на котором писано в столь отдаленные веки? Кто меня
уверит, что он такой знаток какого не бывало? Могу ли я согласиться
дать ему переправлять не песенку, не сказочку какую, но изречения
Священного Писания, в котором даже и к самым темным для меня выражениям
привык я иметь благоговение?
Сколько раз ни случалось мне в разных местах слышать чтение сего
перевода, везде, вместо благоговения, самых набожных людей невольно
преклонял он к смеху. Вот плоды его!
В 1822 году издана в Петербурге книга под названием Краткий и
легчайший способ молиться (французской пророчицы Гион — изд.). Может ли
быть что страннее и неприличнее этого? Обыкновенно говорится: краткий и
легчайший способ красить сукна или мочить пеньку. Можно ли молитву
уподоблять ремеслу, к обучению которого предлагается краткий и
легчайший способ? И еще не сказано, кому молиться, Богу ли, диаволу;
ибо и сему последнему можно молиться.
В книге, названной Божественной философией, напечатанной в Москве,
1818 года, неизвестный сочинитель дерзко пишет, что Евангелие есть
токмо плод разума, никогда никого христианином не делавшего! Да
заградятся уста ваши, злочестивые богоотступники! Если Евангелие не
делает человека христианином, то какое ж существо разумеете вы под
именем христианина? — без сомнения, злонравное, лютое, адское. И эта
книжонка называет себя божественной, по одной только весьма простой
хитрости, чтоб безверие и самые гнуснейшие пороки предлагать под
именами веры и добродетелей. Сколько таких книг переведено, напечатано
и распущено библейскими обществами!
Синод ныне состоит по большей части из лиц, долго участвовавших в
прежнем духе и направлении. Многие обстоятельства открылись, каким
образом духовные особы, по примеченной в них податливости к
нововводимому образу мыслей, выбирались в члены синода, дабы со
светскими членами библейских обществ составить один дух и тело.
Не странны ли, даже, смею сказать, не смешны ли в библейских
обществах наши митрополиты и архиереи, заседающие, в противность
апостольских постановлений, вместе с лютеранами и католиками,
кальвинами, квакерами, словом, со всеми иноверцами? Они с седою головою
в своих рясах и клобуках, сидят с мiрянами всех наций, и им человек во
фраке проповедует слово Божие. (Божие по названию, но в самом деле не
такое). Там и стихи поют, и ученики читают свои сочинения, и архиерей
говорит речь похвальную переводу Священных Писаний с высокого,
церковного языка на простой, театральный. Где важность
священнослужения, где церковь? Может ли в таком смешении умов и
стра-стей быть какое-либо благоговение?
Они собираются в домах, где часто на стенах висят картины языческих
богов, или сладострастные изображения любовников, и эти собрания свои,
без всякого богослужения, без чтения молитв и Евангелия, сидя как бы в
театре, без малейшего благоговения, равняют с церковною службою; и дом
безпрестольный, неосвященный, где в прочие дни пируют и пляшут,
называют храмом Божиим! Не похоже ли это на Содом и Гомор?
В их отчетах сказано: напечатать столько Библий чтоб каждый в
государстве человек мог ее иметь. Что ж из того последует? Употребится
страшный капитал на то, чтоб Евангелие, выносимое из церкви с такою
торжественностью, потеряло важность свою, было измарано, изодрано,
валялось под лавками, служило оберткою каких-нибудь домашних вещей, и
не действовало более ни над умами, ни над сердцами человеческими.
Какая нужда христианину, который по самому званию есть член церкви,
быть членом библейского общества? Не знак ли это, что он отпадает от
той церкви, на которой основана вера, и предается другой, признавая ее
за лучшую? К чему иному поведут эти общества, как не к тому, чтоб
собирающаяся, где и как хочет, толпа простых и безграмотных людей
толковала Библию, по внушениям какого-нибудь еретика или плута,
подкупленного и посланного к ним нарочно, чтоб, объясняя Священное
Писание криво и превратно, посеять в легковерные сердца их разврат и
неистовство, удобные сделать их хуже и свирепее всякого дикаря и
язычника? От них-то Христос в Евангелии предостерегает нас: блюдитеся
да никто же вас прельстит, мнози бо при-идут во имя Мое.
Если библейские общества стараются только о распространении
благочестия, как они говорят, то для чего не соединенно с церковью
нашей?
Когда как не ныне, стараясь истребить веру во Христа, твердят о Нем,
нарушая заповедь: да не приемлеши имене Господа твоего всуе! Когда как
не ныне, оказывается столько прельщенных, даже добрых и невинных, чей
слух и сердце обворожены хитрыми действиями и словами? Когда как не
ныне ложь называют правдою, буйство — свободой, своеволие —
естественным правом, законы — пустословием, преданность Отечеству —
загрубелой стариной; даже самые гнуснейшие страсти и преступления
выдают за Божеские внушения!
Из записок адмирала Шишкова
Преосвященный Павел, харьковский епископ, сообщает, какое колебание
умов происходит от неизвестности и спрашивает у митрополита
Петербургского Серафима, действовать ли по-прежнему. Зараженный сам,
ложными ли понятиями или иными побуждениями, выхваляя эти общества,
признается однако, что все сословия светского состояния терпеть их не
могут, что сбор денег и продажа книг производится во всей епархии, по
его распоряжению, посредством одного духовенства, и то по принуждению.
Вот какую пользу приносит распространение так называемого слова Божия:
благое название, данное злому деянию.
Из письма А.С. Шишкова графу А.Аракчееву
Всюду твердят: да это господствующий дух времени! Везде, в сенате, в
совете, в комитете министров, в публике и при самом дворе, дух сей
находит защиту и покровительство. Я очень верю, что не все действуют по
злонамерению; но когда от всеобщего покровительства произойдет всеобщее
зло, то меньше ли зло будет пагубно от того, что иной способствовал ему
созревать от незнания, иной из угождения, иной от равнодушия? Чего не
делают на свете страсти и обманы! Вдаваясь им, можно врагов своих
почитать друзьями. Ухищрения их обнаружатся, но тогда уже будет поздно.
Государь! Не верь мне, но не верь и другим. Смотри не на слова людей,
но на дела.
Из письма А. С. Шишкова царю
Мне поручено министерство просвещения. Но какое просвещение может быть там, где колеблется вера?
Если церковные книги, для того, чтоб уронить важность их, будут с
высокого языка, сделавшегося для нас священным, переводиться неведомо
кем и как на простонародный язык, каким говорим мы между собою и на
театре; если распространять таковые переводы (для того только нужные,
чтоб со временем не разуметь церковной службы или чтоб и обедни служить
на том языке, на каком пишутся комедии) — таковое просвещение есть мрак
и вредное заблуждение.
Между тем, книги, сеющие безверие и разврат, продолжают переводиться
и публично продаваться. Духовенство знает о них, и не только молчит и
не отвращает сего зла, — но многие нововоспитанные священнослужители
(кроме некоторых истинно усердных и благочестивых), под личиною веры,
споспешествуют ему.
Не имея повеления потушить сей тлеющий огонь, я должен молчать и
быть только по имени, а не по действию министром просвещения. Такое
положение почитал бы я для себя хорошим, если б думал, что дух времени
взял силу, что головой стену не проломишь, что мне остается недолго
жить, что я бездетен, что на моем веку ничего не случится, и что между
тем, покамест я поживу, могу попользоваться честью и преимуществами,
сопряженными с моим званием.
Но что мне делать, когда я совсем не так думаю, когда совесть моя
говорит мне: помни, что ты обязан служить верно Государю и Отечеству,
что дашь в том Богу ответ, и чем ты старее, тем меньше это забывай; и
лучше навлеки на себя гнев за правду, нежели милость за неправду...
Мудрено ли, что многие смотрели на меня как на чедовека странного,
хотящего ладонью своей руки остановить быстрое течение потока?
Из письма А.С. Шишкова графу Салтыкову
При всеобщем наводнении книгами Священного Писания где найдут место
правила апостольские, творения святых отцов, деяния святых соборов,
предания, установления и обычаи церковные, одним словом, все, что
доселе служило оплотом Православию? Все будет смято, попрано и
ниспровержено. Всякий сделается сам себе толкователем Библии и,
образовав веру свою по собственным понятиям и страстям, отторгнется от
союза с Церковью. Сначала породятся расколы и ереси; а когда они до
чрезвычайности размножатся, то место их заступит совершенное равнодушие
ко всему тому, что восемнадцать веков признавалось священным.
Но что простираться вдаль? Библейские общества не заменяют ли
Церковь некоторым образом и ныне? Что значит проповедь слова Божия в их
собраниях, молитвенные воззвания, торжественное пение песней церковных,
всенародное объявление, что они сходятся во имя Святого Духа, — как не
святотатственные покушения на права, дарованные Церкви ее Божественным
Основателем? Кое согласие Христовы с Велиаром или кая часть верну с
неверными? (1 Кор. 6, 15).
В тринадцатое годичное собрание Великобританского библейского
общества (7 мая 1817 года) вот что всенародно объявил о России глава
секты методистов Рихард Ватсон:
"Мы можем быть уверены, что скоро в этом пространном государстве
религия восстановится во всей ее чистоте, и единственно от размножения
книг Священного Писания, переведенного на разные языки. Своды храма
существуют, Библия не замедлит зажечь огонь на алтарях".
Кто не увидит в этих выражениях связи библейского дела с ложами известных тайных обществ?
Удостоверившись в еретической цели Библейских обществ, может ли
духовенство наше и в особенности архиереи, с покойною совестью и без
соблазна народу, присутствовать в собраниях библейских, когда они дали
Церкви торжественную клятву сохраняти стадо свое учительски от
Латинства и от всех иных ересей? (Чин присяги архиерейской).
Где не щадится Сын Божий, там и царь не пощадится.
|
