|
Я думалъ, что сердце изъ камня,
Что пусто оно и мертво:
Пусть въ сердцѣ огонь языками
Походитъ - ему ничего.
И точно: мнѣ было не больно,
А больно, такъ развѣ чуть-чуть.
И все-таки лучше довольно,
Задуй, пока можно задуть...
На сердцѣ темно, какъ въ могилѣ,
Я зналъ, что пожаръ я уйму...
Ну вотъ... и огонь потушили,
А я умираю въ дыму.
1909
БРОНЗОВЫЙ ПОЭТЪ
На синемъ куполѣ бѣлѣютъ облака,
И четко ввысь кудрявятся вершины,
Но пыль ужъ свѣтится, а тѣни стали длинны,
И къ сердцу призраки плывутъ издалека.
Не знаю, повѣсть ли была такъ коротка,
Иль я не дочиталъ послѣдней половины?..
На блѣдномъ куполѣ погасли облака,
И ночь уже идетъ сквозь горныя вершины...
И стали - и скамья, и человѣкъ на ней
Въ недвижномъ сумракѣ тяжелѣ и страшнѣй.
Не шевелись - сейчасъ гвоздики засверкаютъ,
Воздушные кусты сольются и растаютъ,
И бронзовый поэтъ, стряхнувъ дремоты гнетъ,
Съ подставки на траву росистую спрыгнетъ.
1909
ТОСКА МЕДЛЕННЫХЪ КАПЕЛЬ
О, капли въ ночной тишинѣ,
Дремотнаго духа трещотка,
Дрожа набухаютъ онѣ
И падаютъ мѣрно и четко.
Въ недвижно-безсонной ночи
Ихъ лязга не ждать не могу я.
Фитиль одинокой свѣчи
Мигаетъ и пышетъ тоскуя.
И мнится, я долженъ, таясь,
На странномъ присутствовать бракѣ,
Понявъ безнадежную связь
Двухъ тающихъ жизней во мракѣ.
1909
СТАРЫЯ ЭСТОНКИ
Изъ стиховъ кошмарной совѣсти
Если ночи тюремны и глухи,
Если сны паутинны и тонки,
Такъ и знай, что ужъ близко старухи,
Изъ-подъ Ревеля близко эстонки.
Вотъ вошли, присѣдаютъ такъ строго,
Не уйти мнѣ отъ долгаго плѣна,
Ихъ одежда темна и убога,
И въ котомкѣ у каждой полѣно.
Знаю, завтра отъ тягостной жути
Буду самъ на себя непохожимъ...
Сколько разъ я просилъ ихъ: "Забудьте..."
И читалъ ихъ нѣмое: "Не можемъ".
Какъ земля, эти лица не скажутъ,
Что въ сердцахъ похоронено вѣры...
Не глядятъ на меня, только вяжутъ
Свой чулокъ, безконечный и сѣрый.
Но учтивы - столпились въ сторонкѣ...
Да не бойся, присядь на кровати...
Только тутъ не ошибка ль, эстонки?
Есть куда же меня виноватѣй.
Но пришли, такъ давайте калякать,
Не часы ж, не умѣемъ мы тикать.
Можетъ быть, вы хотѣли б поплакать?
Такъ тихонько, неслышно... похныкать?
Иль отъ вѣтру глаза ваши пухлы,
Точно почки березъ на могилахъ...
Вы молчите, печальныя куклы,
Сыновей вашихъ... я ж не казнилъ ихъ...
Я, напротивъ, я очень жалѣлъ ихъ,
Прочитавъ въ сердобольныхъ газетахъ,
Про себя я молился за смѣлыхъ,
И священникъ былъ въ яркихъ глазетахъ.
Затрясли головами эстонки.
"Ты жалѣлъ ихъ... На что ж твоя жалость,
Если пальцы руки твоей тонки,
И ни разу она не сжималась?
Спите крѣпко, палачъ съ палачихой!
Улыбайтесь другъ другу любовнѣй!
Ты ж, о нѣжный, ты кроткій, ты тихій,
Въ цѣломъ мірѣ тебя нѣтъ виновнѣй!
Добродѣтель... Твою добродѣтель
Мы ослѣпли вязавши, а вяжемъ...
Погоди - вотъ накопится петель,
Такъ словечко придумаемъ, скажемъ..."
.................................
Сонъ всегда отпускался мнѣ скупо,
И мои паутины такъ тонки...
Но какъ это печально... и глупо...
Неотвязныя эти чухонки...
1909
ПЕТЕРБУРГЪ
Желтый паръ петербургской зимы,
Желтый снѣгъ, облипающiй плиты...
Я не знаю, гдѣ вы и гдѣ мы ,
Только знаю, что крѣпко мы слиты.
Сочинилъ ли насъ царскій указъ?
Потопить ли насъ шведы забыли?
Вмѣсто сказокъ въ прошедшемъ у насъ
Только камни да страшныя были.
Только камни намъ далъ чародѣй,
Да Неву буро-желтаго цвѣта,
Да пустыни нѣмыхъ площадей,
Гдѣ казнили людей до разсвѣта.
А что было у насъ на землѣ,
Чѣмъ вознесся орелъ нашъ двуглавый,
Въ темныхъ лаврахъ гигантъ на скалѣ,-
Завтра станетъ ребячьей забавой.
Ужъ на что былъ онъ грозенъ и смѣлъ,
Да скакунъ его бѣшеный выдалъ,
Царь змѣи раздавить не сумѣлъ,
И прижатая стала нашъ идолъ.
Ни кремлей, ни чудесъ, ни святынь,
Ни миражей, ни слезъ, ни улыбки...
Только камни изъ мерзлыхъ пустынь
Да сознанье проклятой ошибки.
Даже въ маѣ, когда разлиты
Бѣлой ночи надъ волнами тѣни,
Тамъ не чары весенней мечты,
Тамъ отрава безплодныхъ хотѣнiй.
1909
ЕЩЕ ЛИЛІЯ
Когда подъ черными крылами
Склонюсь усталой головой
И молча смерть погаситъ пламя
Въ моей лампадѣ золотой...
Коль, улыбаясь жизни новой,
И изъ земного житія
Душа, порвавшая оковы,
Уноситъ атомъ бытія,-
Я не возьму воспоминаній,
Утѣхъ любви пережитыхъ,
Ни глазъ жены, ни сказокъ няни,
Ни сновъ поэзіи златыхъ.
Цвѣтовъ мечты моей мятежной
Забывъ минутную красу,
Одной лилеи бѣлоснѣжной
Я въ лучшій міръ перенесу
И ароматъ, и абрисъ нѣжный.
1909
У звѣздъ я спрашивалъ въ ночи:
"Иль счастья нѣтъ и въ жизни звѣздной?"
Такъ грустны нѣжные лучи
Средь этой жуткой черной бездны.
И мнится, горнею тропой,
Облиты блѣдными лучами,
Тамъ дѣвы въ бѣломъ со свѣчами
Печальной движутся стопой.
Иль все у васъ моленья длятся,
Иль въ битвѣ раненъ кто изъ васъ,-
Но не лучи изъ вашихъ глазъ,
А слезы свѣтлыя катятся.
Р.-Ф.-А. Сюлли-Прюдомъ, переводъ И. Ѳ. Анненскаго
ВЪ ЗАЦВѢТАЮЩИХЪ СИРЕНЯХЪ
Покуда душный день томится, догорая,
Не отрывая глазъ отъ розоваго края...
Побудь со мной грустна, побудь со мной одна:
Я не допилъ еще тоски твоей до дна...
Мнѣ надо струнъ твоихъ: онѣ дрожатъ печальнѣй
И слаще, чѣмъ листы на той березѣ дальней...
Чего боишься ты? Я призракъ, я ничей...
О, не вноси ко мнѣ пылающихъ свѣчей...
Я знаю: бабочки дрожащими крылами
Не въ силахъ погасить мучительное пламя,
И знаю, кѣмъ огонь тотъ пламенный раздутъ,
Съ котораго онѣ, сожженныя, падутъ...
Мнѣ страшно, что съ огнемъ не спятъ воспоминанья,
И мертвыхъ бабочекъ мнѣ страшно трепетанье.
1909
НЕВОЗМОЖНО
Есть слова - ихъ дыханье, что цвѣтъ,
Такъ же нѣжно и бѣло-тревожно,
Но межъ нихъ ни печальнѣе нѣтъ,
Ни нѣжнѣе тебя, невозможно.
Не познавъ, я въ тебѣ ужъ любилъ
Эти въ бархатъ ушедшіе звуки:
Мнѣ являлись мерцанья могилъ
И сквозь сумракъ бѣлѣвшія руки.
Но лишь въ бѣломъ вѣнцѣ хризантемъ,
Передъ первой угрозой забвенья,
Этихъ ве, этихъ зэ, этихъ эмъ
Различить я сумѣлъ дуновенья.
И, запомнивъ, невѣстой въ саду
Какъ въ апрѣлѣ тебя разубрали,-
У забитой калитки я жду,
Позвонить къ сторожамъ не пора ли.
Если слово за словомъ, что цвѣтъ,
Упадаетъ, бѣлѣя тревожно,
Не печальныхъ межъ павшими нѣтъ,
Но люблю я одно - невозможно.
До 12 января 1907
ВЕРБНАЯ НЕДѢЛЯ
(Изъ "Трилистника сентиментальнаго")
Въ желтый сумракъ мертваго апрѣля,
Попрощавшись съ звѣздною пустыней,
Уплывала Вербная недѣля
На послѣдней, на погибшей снѣжной льдинѣ;
Уплывала въ дымахъ благовонныхъ,
Въ замираньи звоновъ похоронныхъ,
Отъ иконъ съ глубокими глазами
И отъ Лазарей, забытыхъ въ черной ямѣ.
Сталъ высоко бѣлый мѣсяцъ на ущербѣ,
И за всѣхъ, чья жизнь невозвратима,
Плыли жаркія слезы по вербѣ
На румяныя щеки херувима.
14 апрѣля 1907, Царское Сѣло
ВЪ ОЛИВКОВОЙ РОЩѢ
На серебрѣ зари, на дали нѣжно-синей
Листва оливъ сплелась въ прозрачные шатры.
И зелень ихъ свѣтла, какъ предвечерній иней,
Сквозитъ, какъ кружево, и таетъ, какъ пары.
Она слилась въ одно своею тѣнью блѣдной,
И раньше, чѣмъ заря, все ярче и мертвѣй,
Погасла за горой съ тревожностью безслѣдной,
Уже разлился миръ средь масличныхъ вѣтвей.
И роща спитъ давно. Когда же въ мракъ сребристый
Случайно долетитъ вечерній лучъ иль звукъ,
Онъ въ дымъ и въ тишину преобразится вдругъ:
Далекой мѣди звонъ, потоковъ голосъ чистый,
Призывы робкіе изъ тьмы незримыхъ гнѣздъ.
Прощальный лепетъ птицъ и первый трепетъ звѣздъ.
(Н.Минскій, до 1907)
ПРОСВѢТЪ
Ни зноя, ни гама, ни плеска,
Но роща свѣтла и темна,
Отъ жидкаго майскаго блеска
Всё утро таится она...
Не знаю, о чёмъ такъ унылы,
Клубяся, мне дымы твердятъ,
И день ли то пробуетъ силы,
Иль это ужъ тихiй закатъ,
Гдѣ грёзы несбыточно-дальней
Сквозь дымы златятся слѣды?
Какъ странно... Просвѣет... а печальнѣй
Сплошной и туманной гряды.
подъ вечеръ 17 мая 1906, Вологодскiй поѣздъ
О НѢТЪ, НЕ СТАНЪ
О нѣтъ, не станъ, пусть онъ такъ нѣжно-зыбокъ,
Я изъ твоихъ соблазновъ затаю
Не влажный блескъ малиновыхъ улыбокъ, -
Страданiя холодную змею.
Такъ иногда в банально-пестрой залѣ,
Гдѣ вальсъ звучитъ, волнуя и моля,
Зову мечтой я звуки Парсифаля,
И Тень, и Смерть под маской короля.
..................................
Оставь меня. Мне ложе стелетъ Скука.
Зачемъ мне рай, которымъ грезятъ всѣ?
А если грязь и низость - только мука
По гдѣ-то тамъ сiяющей красѣ...
19 мая 1906, Вологда
КУЛАЧИШКА (Изъ "Трилистника проклятiя")
Цвѣсти средь немолчного ада
То грузныхъ, то гулкихъ шаговъ,
И стонущихъ блоковъ, и чада,
И стука бильярдныхъ шаровъ.
Любиться, пока полосою
Кровавой не вспыхнулъ востокъ,
Часочекъ, покуда с косою
Не сладился бѣлый платокъ.
Скормить Помыканьямъ и Злобамъ
И сердце, и силы дотла -
Чтобъ дочь за глазетовымъ гробомъ,
Горбатая, с зонтикомъ шла.
Ночь с 21 на 22 мая 1906, Грязовецъ (Вологодской губ.)
Из цикла "Любовь этаго лѣта")
ТЫ ОПЯТЬ СО МНОЙ
Ты опять со мной, подруга осень,
Но сквозь сѣть нагихъ твоихъ вѣтвей
Никогда блѣднѣй не стыла просинь,
И снѣговъ не помню я мертвѣй.
Я твоихъ печальнѣе отребiй
И чернѣй твоихъ не видѣлъ водъ,
На твоемъ линяло-ветхомъ небѣ
Желтыхъ тучъ томилъ меня разводъ.
До конца все видѣть, цѣпенѣя...
О, какъ этотъ воздухъ странно-новъ...
Знаешь что... я думалъ, что больнѣе
Увидать пустыми тайны словъ...
1909
ОСЕНЬ (Изъ цикла "ТРИЛИСТНИКЪ ЗАМИРАНІЯ")
..................................
Не било четырехъ... Но блѣдное свѣтило
Едва лишь купола надъ нами золотило,
И, въ выцвѣтшей степи туманная рѣка,
Такъ плавно двигались надъ нами облака,
И столько мягкости таило ихъ движенье,
Забывшихъ ядъ измѣнъ и муку расторженья,
Что сердцу музыки хотѣлось для него...
Но снѣгъ лежалъ въ горахъ и было тамъ мертво,
И оборвали въ ночь свѣтлѣвшіе буруны
Межъ небомъ и землей натянутыя струны...
А къ утру кто-то намъ, развѣявъ молча сны,
Напомнилъ шепотомъ, что мы осуждены.
Гряда не двигалась и точно застывала,
Ночь надвигалась ощущеніемъ провала...
1909
|
