Сигналъ.
Семенъ Ивановъ служилъ сторожемъ на желѣзной дорогѣ. Отъ его будки до одной станціи было двѣнадцать, до другой - десять верстъ. Верстахъ въ четырехъ въ прошломъ году открыли большую прядильню; изъ-за лѣса ея высокая труба чернѣла, а ближе, кромѣ сосѣднихъ будокъ, и жилья не было.
Семенъ Ивановъ былъ человѣкъ больной и разбитый. Девять лѣтъ тому назадъ, онъ побывалъ на войнѣ: служилъ въ денщикахъ у офицера, и цѣлый походъ съ нимъ сдѣлалъ. Голодалъ онъ, и мерзъ, и на солнцѣ жарился, и переходы дѣлалъ по сорока и по пятидесяти верстъ въ жару и въ морозъ; случалось и подъ пулями быватъ, да, слава Богу, ни одна не задѣла. Стоялъ разъ полкъ въ первой линіи; цѣлую недѣлю съ турками перестрѣлка была: лежитъ наша цѣпь, а черезъ лощинку - турецкая, и съ утра до вечера пострѣливаютъ. Семеновъ офицеръ тоже въ цѣпи былъ; каждый день три раза носилъ ему Семенъ изъ полковыхъ кухонь, изъ оврага, самоваръ горячій и обѣдъ. Идетъ съ самоваромъ по открытому мѣсту, пули свистятъ, въ камни щелкаютъ, страшно Семену, плачетъ. а самъ идетъ. Господа офицеры очень довольны имъ были: всегда у нихъ горячій чай былъ. Вернулся онъ изъ похода цѣлый, только руки и ноги ломить стало. Не мало горя пришлось ему съ тѣхъ поръ отвѣдать. Пришелъ онъ домой - отецъ старикъ померъ; сынишка былъ по четвертому году - тоже померъ, горломъ болѣлъ; остался Семенъ съ женою самъ-другъ. Не задалось имъ и хозяйство, да и трудно съ пухлыми руками и ногами землю пахать. Пришлось имъ въ своей деревнѣ невтерпежъ; пошли на новыя мѣста счастъя искать. Побывалъ Семенъ съ женой и на линіи, и въ Херсонѣ, и въ Донщинѣ: нигдѣ счастья не достали. Пошла жена въ прислуги, а Семенъ попрежнему все бродитъ. Пришлось ему разъ по машинѣ ѣхатъ; на одной станціи, видитъ, начальникъ будто знакомый. Глядитъ на него Семенъ, и начальникъ тоже въ Семеново лицо всматривается. Узнали другъ друга. Офицеръ своего полка оказался.
- Ты Ивановъ? говоритъ.
- Такъ точно, ваше благородіе, я самый и естъ.
- Ты какъ сюда попалъ?
Разсказалъ ему Семенъ: такъ молъ и такъ.
- Куда-жъ теперь идешь?
- Не могу знать, ваше благородіе.
- Какъ такъ, дуракъ, не можешь знать?
- Такъ точно, ваше благородіе, потому, податься некуда. Работы какой, ваше благородіе, искать надобно.
Посмотрѣлъ на него начальникъ станціи, подумалъ и говоритъ:
- Вотъ что, братъ, оставайся-ка ты покудова на станціи. Ты, кажется, женатъ? Гдѣ у тебя жена?
- Такъ точно, ваше благородіе, женатъ; жена въ городѣ Курскѣ, у купца въ услуженіи находится.
- Ну, такъ пиши женѣ, чтобы ѣхала. Билетъ даровой выхлопочу. Тутъ у насъ дорожная будка очистится, ужъ попрошу за тебя начальника дистанціи.
- Много благодаренъ, ваше благородіе, отвѣтилъ Семенъ.Остался онъ на станціи. Помогалъ у начальника на кухнѣ, дрова рубилъ, дворъ, платформу мелъ. Черезъ двѣ недѣли пріѣхала жена, и поѣхалъ Семенъ на ручной телѣжкѣ въ свою будку. Будка новая, теплая, дровъ - сколько хочешь; огородъ маленъкій отъ прежнихъ сторожей остался, и земли съ полдесятины пахотной по бокамъ полотна было. Обрадовался Семенъ: сталъ думать, какъ свое хозяйство заведетъ, корову, лошадь купитъ.
Дали ему весь нужный припасъ: флагъ зеленый, флагъ красный, фонари, рожокъ, молотъ, ключи - гайки подвинчивать, ломъ, лопату, метелъ. болтовъ, костылей, дали двѣ книжки съ правилами и росписаніе поѣздовъ. Первое время Семенъ ночи не спалъ, все росписаніе твердилъ; поѣздъ еще черезъ два часа пойдетъ, а онъ обойдетъ свой участокъ, сядетъ на лавочку у будки, и все смотритъ и слушаетъ, не дрожатъ ли рельсы, не шумитъ ли поѣздъ. Вытвердилъ онъ наизусть и правила; хоть и плохо читалъ, по складамъ, а все-таки вытвердилъ.
Дѣло было лѣтомъ; работа нетяжелая, снѣга отгребать не надо. Да и поѣзда на той дорогѣ рѣдки, обойдетъ Семенъ свою версту два раза въ сутки, кое-гдѣ гайки попробуетъ, подвинтитъ, щебенку подровняетъ, водяныя трубы посмотритъ, и идетъ домой хозяйство свое устраивать. Въ хозяйствѣ только у него помѣха была: чтб ни задумаетъ сдѣлать, обо всемъ дорожнаго мастера проси, а тотъ начальнику дистанціи доложитъ; пока просьба вернется, время и ушло. Стали Семенъ съ женою даже скучать.
Прошло времени мѣсяца два; сталъ Семенъ съ сосѣдями сторожами знакомиться. Одинъ былъ старикъ древній; все смѣнить его собирались; едва изъ будки выбирался. Жена за него и обходъ дѣлала. Другой будочникъ, чтб поближе къ станціи, былъ человѣкъ молодой, изъ себя худой и жилистый. Встрѣтились они съ Семеномъ въ первый разъ на полотнѣ, посерединѣ между будками, на обходѣ; Семенъ шапку снялъ и поклонился.
- Добраго - говоритъ - здоровья, сосѣдъ.
Сосѣдъ поглядѣлъ на него сбоку. "Здравствуй", говоритъ. Повернулся и пошелъ прочь. Бабы послѣ между собою встрѣтились. Поздоровалась Семенова Арина съ сосѣдкой; та тоже разговаривать много не стала, ушла. Увидѣлъ разъ ее Семенъ: - "Что это - говоритъ - у тебя, молодица, мужъ неразговорчивый?'' Помолчала баба, потомъ говоритъ:
- Да о чемъ ему съ тобой разговаривать? У всякаго свое... Иди себѣ съ Богомъ.
Однако прошло еще времени съ мѣсяцъ, познакомились. Сойдутся Семенъ съ Василіемъ на полотнѣ, сядутъ на край, трубочки покуриваютъ и разсказываютъ про свое житье-бытье. Василій же больше помалчивалъ, а Семенъ и про деревню свою, и про походъ разсказывалъ.
- Не мало - говорилъ - я горя на своемъ вѣку принялъ,а вѣку моего не Богъ вѣсть сколько. Не далъ Богъ счастъя. Ужъ кому какую таланъ-судьбу Господь дастъ, такъ ужъ и есть. Такъ-то братецъ, Василій Степанычъ.
А Василій Степанычъ трубку объ рельсъ выколотилъ, всталъ и говоритъ:
- Не таланъ-судьба намъ съ тобою вѣкъ заѣдаетъ, а люди. Нѣту на свѣтѣ звѣря хищнѣе и злѣе человѣка. Волкъ волка не ѣстъ. а человѣкъ человѣка живьемъ съѣдаетъ.
- Ну. братъ, волкъ волка ѣстъ, это ты не говори.
- Къ слову пришлосъ, и сказалъ. Все-таки, нѣту твари жесточе. Не людская бы злость да жадность - жить бы можно было. Всякій тебя за живое ухватить норовитъ, да кусъ отхватить, да слопать.
Задумался Семенъ.
- Не знаю, - говоритъ, - братъ. Можетъ, оно и такъ, а коли и такъ, такъ ужъ есть на то отъ Бога положеніе.
- А коли такъ, - говоритъ Василій - такъ нечего намъ съ тобой и разговаривать. Коли всякую скверность на Богав зваливать, а самому сидѣть да терпѣть, такъ это, братъ, не человѣкомъ быть, а скотомъ. Вотъ тебѣ мой сказъ.
Повернулся и пошелъ, не простившись. Всталъ и Семенъ.
- Сосѣдъ, - кричитъ - за что же ругаешься?
Не обернулся сосѣдъ, пошелъ. Долго смотрѣлъ на него Семенъ, пока въ выемкѣ на поворотѣ стало Василія не видно.
Вернулся домой. и говоритъ женѣ: - Ну, Арина. и сосѣдъ же у насъ: зелье, не человѣкъ.
Однако не поссорились они; встрѣтились опять и попрежнему разговаривать стали, и все о томъ же.
- Э, братъ, кабы не люди... не сидѣли бы мы съ тобою въ будкахъ этихъ, говоритъ Василій.
- Что-жъ въ будкѣ... ничего, жить можно.
- Жить можно, жить можно... Эхъ ты! Много жилъ,мало нажилъ, много смотрѣлъ, мало увидѣлъ. Бѣдному человѣку, въ будкѣ тамъ или гдѣ, какое ужъ житье! ѣдятъ тебя живодеры эти. Весь сокъ выжимаютъ, а старъ станешь - выбросятъ, какъ жмыху какую, свиньямъ яа кормъ. Ты сколько жалованья получаешь?
- Да маловато, Василій Степанычъ. Двѣнадцать рублей.
- А я тринадцать съ полтиной. Позволь тебя спросить, почему? По правилу, отъ правленія всѣмъ одно полагается: пятнадцать цѣлковыхъ въ мѣсяцъ, отопленіе, освѣщеніе. Ктоже это намъ съ тобой двѣнадцать, или тамъ тринадцать съ полтиной опредѣлилъ? Позволь тебя спросить?.. А ты говоришь, жить можно! Ты пойми, не объ полуторахъ тамъ или трехъ рубляхъ разговоръ идетъ. Хоть бы и всѣ пятнадцать платили. Былъ я на станціи въ прошломъ мѣсяцѣ; директоръ проѣзжалъ, такъ я его видѣлъ. Имѣлъ такую честь, ѣдетъ себѣ въ отдѣльномъ вагонѣ: вышелъ на платформу, стоитъ...Да не останусь я здѣсь долго; уйду, куда глаза глядятъ.
- Куда же ты уйдешь, Степанычъ? Отъ добра добра не ищутъ. Тутъ тебѣ и домъ, тепло. и землицы маленько Жена у тебя работница...
- Землицы! Посмотрѣлъ бы ты на землицу мою. Ни прута на ней нѣту. Посадилъ-было весной капустки, такъ ито дорожный мастеръ пріѣхалъ. "Это, говоритъ, что такое? Почему безъ доношенія? Почему безъ разрѣшенія? Выкопать.чтобъ и духу ея не было". Пьяный былъ. Въ другой разъ ничего бы не сказалъ, а тутъ втемяшилось... "Три рубля штрафу!.."
Помолчалъ Василій, потянулъ трубочки и говоритъ тихо:
- Немного еще, зашибъ бы я его до смерти.
- Ну, сосѣдъ, и горячъ ты, я тебѣ скажу.
- Не горячъ я, а по правдѣ говорю и размышляю. Да еще дождется онъ у меня, красная рожа. Самому начальнику дистанціи жаловатъся буду. Посмотримъ!
И точно пожаловался.
Проѣзжалъ разъ начальникъ дистанціи путь осматривать. Черезъ три дня послѣ того господа важные изъ Петербурга должны были по дорогѣ проѣхатъ: ревизію дѣлали, такъ передъ ихъ проѣздомъ все надо было въ порядокъ произвести. Балласту подсыпали, подровняли, шпалы пересыотрѣли, костыли подколотили, гайки подвинтили, столбы подкрасили; на переѣздахъ приказали желтаго песочку подсыпать. Сосѣдка сторожиха и старика своего выгнала траву подчищать. Работалъ Семенъ цѣлую недѣлю; все въ исправность привелъ и на себѣ кафтанъ починилъ, вычистилъ, а бляху мѣдную кирпичемъ до сіянія оттеръ. Работалъ и Василій. Пріѣхалъ начальникъ дистанціи на дрезинѣ; четверо рабочихъ рукоять вертятъ; шестерни жужжатъ; мчится телѣжка верстъ по двадцать въ часъ, только колеса воютъ. Подлетѣлъ къ Семеновой будкѣ; подскочилъ Семенъ, отрапортовалъ по солдатски. Все въ исправности оказалосъ.
- Ты давно здѣсь? - спрашиваетъ началъникъ.
- Со второго мая, выше благородіе.
- Ладно. Спасибо. А въ сто шестъдесятъ четвертомъ номерѣ кто?
Дорожный мастеръ (вмѣстѣ съ нимъ на дрезинѣ ѣхалъ) отвѣтилъ:
- Василій Спиридовъ.
- Спиридовъ, Спиридовъ... А, это тотъ самый, что въ прошломъ году былъ у васъ на замѣчаніи?
- Онъ самый и естъ-съ.
- Ну, ладно, посмотримъ Василія Спиридова. Трогай.Налегли рабочіе на рукояти; пошла дрезина въ ходъ.
Смотритъ Семенъ на нее и думаетъ: Ну, будетъ у нихъ съ сосѣдомъ игра.
Часа черезъ два пошелъ онъ въ обходъ. Видитъ, изъ выемки по полотну идетъ кто-то, на головѣ будто бѣлое что виднѣется. Сталъ Семенъ присматриваться - Василій; въ рукѣ палка, за плечами узелокъ маленькій, щека платкомъ завязана.
- Сосѣдъ, куда собрался? кричитъ Семенъ.Подошелъ Василій совсѣмъ близко: лица на немъ нѣту, бѣлый какъ мѣлъ, глаза дикіе; говорить началъ - голосъ обрывается.
- Въ городъ - говоритъ - въ Москву... въ правленіе.
- Въ правленіе... Вотъ что! Жаловаться, стало быть, идешь? Брось, Василій Степанычъ, забудь...
- Нѣтъ, братъ, не забуду. Поздно забывать. Видишь, онъ меня въ лицо ударилъ, въ кровь разбилъ. Пока живъ не забуду, не оставлю такъ!
Взялъ его за руку Семенъ:
- Оставь, Степанычъ; вѣрно тебѣ говорю: лучше не сдѣлаешь.
- Чего тамъ лучше! Знаю самъ, что лучше не сдѣлаю; правду ты про таланъ-судьбу говорилъ. Себѣ лучше не сдѣлаю, но за правду надо, братъ, стоять.
- Да ты скажи, съ чего все пошло-то?
- Да съ чего... Осмотрѣлъ все, съ дрезины сошелъ,въ будку заглянулъ. Я ужъ зналъ, что строго будетъ спрашивать; все, какъ слѣдуетъ. Исправилъ, ѣхать ужъ хотѣлъ, а я съ жалобой. Онъ сейчасъ кричать. "Тутъ - говоритъ правительственная ревизія, такой-сякой, а ты объ огородѣ жалобы подавать! Тутъ - говоритъ - тайные совѣтники, а ты съ капустой лѣзешь!" Я не стерпѣлъ. слово сказалъ, не то чтобы очень, но такъ ужъ ему обидно показалось. Какъ дастъ онъ мнѣ... а я стою себѣ, будто такъ оно и слѣдуетъ. Уѣхали они, опамятовался я, вотъ обмылъ себѣ лицо и пошелъ.
- Какъ же будка-то?
- Жена осталась. Не прозѣваетъ; да ну ихъ совсѣмъи съ дорогой ихней!
Всталъ Василій, собрался.
- Прощай, Иванычъ. Не знаю, найду ли управу себѣ.
- Неужто пѣшкомъ пойдешь?
- На станціи на товарной попрошусь; завтра въ Москвѣ буду.
Простились сосѣди: ушелъ Василій, и долго его не было. Жена за него работала, день и ночь не спала; извелась совсѣмъ, поджидаючи мужа. На третій день проѣхала ревизія: паровозъ, вагонъ багажный и два перваго класса, а Василія все нѣтъ. На четвертый день увидѣлъ Семенъ его хозяйку; лицо отъ слезъ пухлое, глаза красные.
- Вернулся мужъ? спрашиваетъ.
Махнула баба рукой, ничего не сказала и пошла въ свою сторону.
Научился Семенъ когда-то, еще мальчишкой, изъ тальника дудки дѣлать. Выжжетъ таловой палкѣ сердце, дырки, гдѣ надо, высверлитъ. на концѣ пищикъ сдѣлаетъ, и такъ славно наладитъ, что хоть что угодно играй. Дѣлывалъ онъ въ досужее время дудокъ много и съ знакомымъ товарнымъ кондукторомъ въ городъ на базаръ отправлялъ: давали ему тамъ за штуку по двѣ копѣйки. На третій день послѣ ревизіи оставилъ онъ дома жену, вечерній шестичасовой поѣздъ встрѣтить, а самъ взялъ ножикъ и въ лѣсъ шшелъ. палокъ себѣ нарѣзать. Дошелъ онъ до конца своего участка - на этомъ мѣстѣ путь круто поворачивалъ - спустился съ насыпи и пошелъ лѣсомъ подъ гору. За полверсты было большое болото, и около него отличнѣйшіе кусты для его дудокъ росли. Нарѣзалъ онъ палокъ цѣлый пукъ и пошелъ домой. Идетъ лѣсомъ; солнце уже низко было; тишина мертвая, слышно только, какъ птицы чиликаютъ. да валежникъ подъ ногами хруститъ. Прошедъ Семенъ немного еще. скоро и полотно. и чудится ему, что-то еще слышно: будто гдѣ-то желѣзо о желѣзо позвякиваетъ. Пошелъ Семенъ скорѣй. Ремонту въ то время на ихъ участкѣ не было. "Что бы это значило?" думаетъ. Выходитъ онъ на опушку - передъ нимъ желѣзнодорожная насыпъ подымается; наверху, на полотнѣ, человѣкъ сидитъ на корточкахъ, что-то дѣлаетъ; сталъ подыматься Семенъ потихоньку къ нему: думалъ, гайки кто воровать пришелъ. Смотритъ - и человѣкъ поднялся; въ рукахъ у него ломъ; поддѣлъ онъ рельсъ ломомъ, какъ двинетъ его въ сторону. Потемнѣло у Семена въ глазахъ; крикнуть хочетъ - не можетъ. Видитъ онъ Василія, бѣжитъ наверхъ бѣгомъ, а тотъ съ ломомъ и ключемъ съ другой стороны насыпи кубаремъ катится.
- Василій Степанычъ! Отецъ родной, голубчикъ, воротись! Дай ломъ! Поставимъ рельсъ, никто не узнаетъ. Воротись, спаси свою душу отъ грѣха!
Не обернулся Василій, въ лѣсъ ушелъ.
Стоитъ Семенъ надъ отвороченнымъ рельсомъ; палки свои выронилъ. Поѣздъ идетъ не товарный, пассажирскій. И не остановишъ его ничѣмъ: флага нѣтъ. Рельса на мѣсто не поставишь; голыми руками костылей не забьешь. Бѣжать надо, непремѣнно бѣжать въ будку за какимъ нибудь припасомъ. Господи, помоги!
Бѣжитъ Семенъ къ своей будкѣ, задыхается. Бѣжитъ - вотъ-вотъ упадетъ. Выбѣжалъ изъ лѣсу - до будки сто саженъ, не больше, осталось, слышитъ - на фабрикѣ гудокъ загудѣлъ. Шестъ часовъ. А въ двѣ минуты седьмого поѣздъ пройдетъ. Господи! Спаси невинныя души! Такъ и видитъ передъ собою Семенъ: хватитъ паровозъ лѣвымъ колесомъ объ рельсовый обрубъ, дрогнетъ, накренится, пойдетъ шпалы рвать и въ дребезги бить, а тутъ кривая, закругленіе, да насыпь, да валиться-то внизъ одиннадцать саженъ, а тамъ, въ третьемъ классѣ, народу биткомъ набито, дѣти малыя... Сидятъ они теперь всѣ, ни о чемъ не думаютъ. Господи, вразуми Ты меня!.. Нѣтъ, до будки добѣжать и назадъ во-время вернуться не поспѣешь...
Не добѣжалъ Семенъ до будки, повернулъ назадъ, побѣжалъ скорѣе прежняго. Бѣжитъ ночти безъ памяти; самъ не знаетъ, что еще будетъ. Добѣжалъ до отвороченнаго рельса: палки его кучей лежатъ. Нагнулся онъ, схватилъ одну, самъ не понимаетъ зачѣмъ, далъше побѣжалъ. Чудится ему, что уже поѣздъ идетъ. Слышитъ свистокъ далекій, слышитъ, рельсы мѣрно и потихоньку подрагиватъ начали. Бѣжать дальше силъ нѣту; остановился онъ отъ страшнаго мѣста саженяхъ во ста: тутъ ему точно свѣтомъ голову освѣтило. Снялъ онъ шапку, вынулъ изъ нея платокъ бумажный; вынулъ ножъ изъ-за голеншца; перекрестился. Господи благослови!
Ударилъ себя ножемъ въ лѣвую руку повыше локтя; брызнула кровъ, полила горячей струей; намочилъ онъ въ ней свой платокъ, расправилъ, растянулъ, навязалъ на палку и выставилъ свой красный флагъ.
Стоитъ, флагомъ своимъ размахиваетъ, а поѣздъ ужъ виденъ. Не видитъ его машинистъ, подойдетъ близко, а на ста саженяхъ не остановить тяжелаго поѣзда!
А кровь все льетъ и льетъ: прижимаетъ Семенъ рану къ боку, хочетъ зажать ее, но не унимается кровь; видно, глубоко поранилъ онъ руку. Закружилось у него въ головѣ; въ глазахъ черныя мухи залетали; потомъ и совсѣмъ потемнѣло; въ ушахъ звонъ колокольный. Не видитъ онъ поѣзда и не слышитъ шума; одна мысль въ головѣ: не устою, упаду, уроню флагъ: пройдетъ поѣздъ черезъ меня... помоги, Господи, пошли смѣну...
И стало черно въ глазахъ его, и пусто въ душѣ его, и выронилъ онъ флагъ. Но не упало кровавое знамя на землю; чья-то рука подхватила его и подняла высоко на встрѣчу подходящему поѣзду. Машинистъ увидѣлъ его, закрылъ регуляторъ и далъ контръ-паръ. Поѣздъ остановился.
Выскочили изъ вагоновъ люди, сбилисъ толпою. Видятъ: лежитъ человѣкъ весь въ крови, безъ памяти; другой возлѣ него стоитъ съ кровавой тряпкой на палкѣ.
Обвелъ Василій всѣхъ глазами, опустилъ голову.
- Вяжите меня, - говоритъ - я рельсъ отворотилъ.
|
