Как бесы в великий язык вошли...

Было в нашем языке единственное слово ругательное — бѣсъ. И стояло оно, будто на лобном месте, — издалека заметно. И отличалось от всех, и узнавалось легко, как призрак врага — духа злобы. Благодаря церковно-славянскому правописанию, бѣсъ имел свое первородное имя, паспорт и прописку преисподней. Поэтому народ твердо знал о его существовании, встречался по жизни со следами лукавого, сочинял о нем в ночь перед Рождеством, опасался его козней: Силен бес, и горами колышет, а людьми — что вениками трясет. (В. И. Даль). Крепко-накрепко верил народ православный, что только с помощью Святой Матери Церкви можно с нечистой силой бороться и далее изгнать подальше. Напомним, что начерталось то слово в гражданском языке так же, как и в церковно-славянском.

Когда вытворялась буквально повальная перестройка святорусского языка, бесы-буквоеды уничтожили две древние буквицы в слове — имени своем. Одну — ять — подменили, другую — ер — стерли. Нутро обновили, а хвост обрезали. Причесали, очеловечили, гуманизировали, да и прямо — из грязи в князи. Так путем обновления и обрезания и расплодилось у нас племя бесподобных.

Однако из песни слова не выкинешь. Известно, что и непроизносимые буквы создают не только внешнюю форму и содержание слова, но и его древний, едва слышимый вечерний звон чувств, мелодий, настроений. Все это в целом сохраняет слову корень смыслоразличения, узнавания среди других, дает ему имяслов, морфему и фонему согласно науке языковедения. Слово есть воссоздание внутри человека мира. В данном случае речь идет о таком архиважном слове, что, если забыть его звон, то никакого мира ни в душе человека, ни вокруг никогда не будет.

Введя в язык новописанного беса, буквоеды культурно отвели от него древний корешок узнавания его первородного имени и привили к новоприставке бес, которую вместо родной приставки без ввели повсеместно — во всех соответствующих словах языка. Получилось так, что беса запрятали от узнавания его людьми за двойную стену безпамятства. Заменили имя, т.е. корень узнавания отсекли и новозвучанием-новописанием спутали беса с гражданкой бес новоприставленной.

С тех пор бѣсъ поселился в нашем языке (народе) беспризорником, получив уже гражданскую прописку постоянную. Но при этом он запутал следы и скрыл от людей свое имя и звучание. А народ понемногу начал о нем забывать — перестал верить, что бес существует.

Так новописанный бес устроился у нас в великом языке на двух ставках: и вольным беспризорником, и строгим надзирателем (приставом) за словами, причем, в основном, духовно-религиозного происхождения — чтобы искажать и подменять их корневые понятия и смыслы, формируя из русских людей нехристей, не помнящих родства с Отцом.

Корневая ломка языка немедленно отразилась в жизни общества и народа. Когда беспризорного беса послали работать в наш язык приставкой бес, то натуральные беспризорники — красные дьяволята заполонили буквально всю страну, весь общественный организм — от подвалов, улиц и околиц до всех коридоров власти. Столь сильная и мгновенная реакция — что, случайное совпадение? Нет. Язык в народе — как душа в теле. Посему уничтожение многих корневых слов в языке нанесло разрушительный удар, прежде всего, по корневому народу.

Взглянем еще раз на их смелый и решающий шаг гурьбой к входу в наш дом. Чем можно объяснить замену во всех соответствующих словах (несколько сотен) нашего языка приставки без на бес? Неужто жизненной необходимостью введения новых правил орфографии? Нет, конечно. Преследовалась лишь одна цель: оказать гумпомощь нашему великому языку. Вот она у нас, здесь и сейчас, вся уже и материализовалась, и сконцентрировалась, из всех клоак западной цивилизации.

Теперь, если хотим сказать о действительно несравненном человеке, то вынуждены говорить: он бесподобен, т.е. буквально — он подобен бесу. Желая выразиться о чьих-то добродетелях, должны писать: он бес-страстен, бес-словесен... Ведь во множестве таких слов, люди, не задумываясь, соединяют... беса со священными словами, которые произошли от одного святого Корня: Страсти, Кровь, Весть... И вся эта свистопляска вдалбливалась из поколения в поколение на мистическом и подсознательном уровнях. Кому уподоблялись люди?

Забывая о духе злобы, народ утрачивал способность различать духов. Язык же наш родной превращался мало-помалу в интербесиво.

Настали времена вспомнить о пророчествах и поучениях духоносных оптинских старцев. Один сказал, что бесы никогда не будут так сильны, как в те времена, когда убедят всех, что они не существуют. Другой — что от себя и от бесов никуда не уйдешь, терпи на месте. Третий — что человеку одному сражаться с бесами безполезно, ибо им уже почти семь тысяч лет. Следовательно, остается нам бороться с ними, как и прежде — только Словом и Делом, прибегая к животворящему Кресту и покрову Пресвятой Богородицы. Аминь.