Сон смешного человека о потерянном рае

Ф.М. Достоевский

Кончилось тем, что я развратил их всех! Как это могло совершиться — не знаю, но помню точно, что причиною грехопаденья был я.

Как скверная трихнина, как атом чумы, заражающий целые государства, так и я заразил собою всю эту счастливую и безгрешную до меня землю. Они научились лгать и полюбили ложь и познали красоту лжи. Атом лжи проник в их сердца и понравился им. Затем быстро родилось сладострастие, которое породило ревность, ревность — жестокость. Очень скоро брызнула первая кровь — они испугались, ужаснулись и стали расходиться, разъединяться. Явились союзы, но уже друг против друга. Родилось понятие чести, и в каждом союзе поднялось свое знамя. Они стали мучить животных, и животные ушли от них в леса и стали им врагами. Началась борьба за разъединение, за обособление, за личность, за мое и твое.

Они стали говорить на разных языках. Они познали скорбь и полюбили скорбь, они жаждали мучений и говорили, что истина достигается лишь мучением.

Тогда у них появилась наука. Когда они стали злы, то начали говорить о братстве и гуманности и поняли эти идеи. Когда они стали преступны, то изобрели справедливость и предписали себе целые кодексы, чтоб сохранить ее, а для обеспечения кодексов поставили гильотину.

Они чуть-чуть лишь помнили о том, что потеряли и даже не хотели верить, что были когда-то невинны и счастливы. Но странное дело, утратив всякую веру в бывшее счастье и назвав его сказкой, они до того захотели быть невинными и счастливыми вновь, опять, что пали пред желанием сердца своего, как дети, боготворили это желание, понастроили храмов и стали молиться своей же идее, своему желанию, в то же время, вполне веруя в неисполнимость его и неосуществимость.

Однако ж, если бы кто вдруг спросил их: хотят ли они возвратиться к тому счастью? — то они наверняка отказались бы. Они отвечали мне: пусть мы лживы, злы и несправедливы — мы знаем об этом и плачем об этом, и мучим, истязаем себя за это. Но у нас есть наука, и чрез нее мы вновь отыщем истину, но примем ее уже сознательно, ибо знание выше чувства, сознание жизни — выше жизни. Наука даст нам премудрость, премудрость откроет законы, а знание законов счастья — выше самого счастья.

И после слов таких каждый возлюбил себя больше всех. Каждый стал столь ревнив к своей личности, что изо всех сил старался лишь унизить и умалить другого, и в том жизнь свою полагал.

Явилось рабство, явилось даже добровольное рабство — слабые охотно подчинялись сильнейшим, с тем только, чтобы те помогали им давить еще слабейших, чем они сами. Явились праведники, которые приходили к этим людям со слезами и говорили им об их гордости, о потере меры и гармонии, об утрате ими стыда. Над ними смеялись или побивали каменьями. Первая святая кровь пролилась на порогах храмов.

Зато стали появляться люди, которые начали придумывать: как бы вновь всем так соединиться, чтобы каждому, не переставая любить себя больше всех, в то же время не мешать никому другому, и жить таким образом всем вместе как бы и в согласном обществе. Целые войны начались из-за этой идеи. Все воюющие твердо верили, что наука, премудрость и чувство самосохранения заставят, наконец, человека соединиться в согласное и разумное общество, а потому пока, для ускорения дела, премудрые старались поскорее истребить всех непремудрых и не понимающих их идею, чтоб они не мешали ее торжеству.

Но чувство самосохранения стало быстро ослабевать, явились гордецы и сладострастники, которые прямо потребовали всего или ничего.

Явились религии с культом небытия и саморазрушения ради вечного успокоения в ничтожестве. Наконец эти люди устали в безсмысленном труде, и на их лицах появилось страдание. Они воспели страдание в песнях своих. Я ходил между ними, ломая руки, и плакал над ними. Я говорил им, что все это сделал я, я один, что это я им принес разврат, заразу и ложь. Я умолял их, чтоб они распяли меня на кресте, я учил их, как сделать крест. Но они лишь смеялись надо мной.

Наконец они объявили мне, что я становлюсь им опасен и что они посадят меня в сумасшедший дом, если я не замолчу. Тогда скорбь вошла в мою душу с такой силой, что я и проснулся...