О ВРЕМЕНИ И О СЕБЕ

Я хочу рассказать о времени и о себе. Передать какие-то свои впечатления подрастающему поколению, чтобы они несли дальше тот свет, который попал в мои руки. Мне Господь дал его нести, пусть он не погибнет, не пропадет и пусть воскреснет Святая Русь.

Родился я в голодные годы, когда где-то на окраинах еще продолжалось что-то вроде гражданской войны, хозяйство не было восстановлено, и мама моя голодала. Когда она родила меня, ее брат говорил: "Кого ты принесла? Он даже и не пищит". Я был слабеньким, маленьким. Жили мы в бабушкиной квартире в центре Москвы за Цветным бульваром, в Малом Сухаревском переулке. Это был трехэтажный кирпичный дом. Тогда он был новый. Наша квартира была на втором этаже. И там была настоящая русская печь. Она стояла на кухне и топилась дровами. Бабушка прекрасно готовила в этой русской большой печи. Начинали входить в моду примусы, но с ними было неудобно. Вот так мы и жили.

Я вспоминаю мою первую исповедь и подготовку к ней. Сколько мне лет было - не знаю. Но в доме было какое-то волнение. Бабушка привела меня к себе в комнату, всю завешанную иконами, светилась лампадка. Бабушка дала мне в руки книгу с Боженькой... Потом моя крестная наставляла меня: "Если батюшка что-нибудь спросит, то отвечай: "грешен, грешен, батюшка"". Так, помню, и было. Рано утром меня разбудили. Светило ярко солнышко. Улыбающиеся папа с мамой показали мне глазами на стол, а на столе, на тарелке - мои новенькие сандалики, родительский подарок к первой исповеди. И вот, идем мы в храм, ярко светит солнце, слышится благовест, а на душе - радостное волнение и какой-то страх. О чем это будет спрашивать батюшка?... Не помню, о чем он меня спрашивал. А я отвечал в каком-то волнении и страхе: "Грешен, грешен, батюшка..." После исповеди мне запало первый раз слышимое слово - огорчать .

Я долго размышлял, боялся спросить... Но вечером решился и спросил: "Мама, а что это такое "огорчать"?" "Ну, папу, маму нельзя огорчать. Если ты нас не слушаешься или плохо ешь - ты нас огорчаешь, а в школе, если ты плохо учишься - учителя огорчаешь. Или во дворе, если у тебя с товарищем что-то не ладится - уступи, а то будешь его огорчать. Первое дело - огорчать нельзя. И упаси Боже - огорчать ближнего". Так я понял первую заповедь - " Упаси Боже - огорчать ближнего! Берегись от худых поступков, а то огорчишь Боженьку..."

Позже, я получил от родителей и вторую заповедь. Когда началась коллективизация, в Москве ввели карточки. Повела меня мама в булочную, к которой прикрепили наши карточки. Продавщица взвесила сколько-то фунтов хлеба на все наши карточки - получился большой кусок и маленький довесок. Это на Сретенке был магазин. Он и сейчас есть. Там пекарня была Филипповская. Выходим мы из булочной. У выхода стоит полная молодая краснощекая женщина и протягивает руку. Мама издала какой-то непонятный звук, отдала ей кусок хлеба. Я был так воспитан, что ни в коем случае не смел сомневаться в правильности поступков старших. Иду, молчу и про себя удивляюсь: "Как это можно просить?" Пришли, пообедали. Вечером папа пришел с работы. Садимся ужинать. Мама отдала кусок папе, младшему братику и мне, а ей не досталось хлеба. И тут я не выдержал, сказал: "Мама, как же так, почему же нам самим хлеба не хватает, а ты какой-то толстой тетеньке дала?" Она со слезами в голосе говорит: "Сынок. Ведь это же она от голода опухла, и запомни раз и навсегда - кто дает - тому Бог подает. Запомни, обязательно надо что-нибудь доброе сделать для людей. И ложась спать, вспомни весь свой день - не огорчил ли ты кого, сделал ли что-нибудь доброе. Если не сделал ничего доброго людям, значит день пропал. Так и жизнь пропадет". Я это запомнил на всю жизнь. Ложась спать, каждый вечер вспоминаю прожитый день. Через два дня просыпаюсь и реву. Мама подбегает ко мне:

- Что, сынок? Головка болит, животик болит? - Да нет, у меня жизнь пропадает!

- Как пропадает?

- Да я ничего доброго не сделал для людей!

- Чудак, ты чудак, скажи хоть ласковое слово!

И с тех пор я так и живу. Обязательно, плохое ли настроение, устал ли, жизненные трудности, а выйдешь и первому встречному, особенно ребенку, либо согбенному старичку или старушке, скажешь ласковое слово - и как глоток свежего воздуха прибавит силы....

Мама приучала меня любить ближнего, каждого человека с кем бы не свела судьба. "Присмотрись, у каждого есть что-то доброе, хорошее, даже малая малость... Обрати его внимание на его же добро. И он будет беречь это доброе в себе... А ты, если заметишь, что у тебя нет этого доброго качества, постарайся развить его в себе.... Найти в другом недостатки и осудить каждый глупец сможет... А вот, чтобы найти доброе в каждом человеке, необходимо постоянно учиться любить и любить..." И до сих пор в моей душе постоянно слышатся слова моей матери: " Твори добро словом! Не осуждай, не огорчай ближнего!"

Помню, родители мои много работали, никогда не сидели без дела, руки их были постоянно чем-то заняты, даже в минуты отдыха или время семейной беседы. Появился младший братик Юрочка - объект моих восторгов и забот... Я "агукал" с ним, укачивал его в коляске, подражая бабушке, уже старенькой и больной, я пел ему колыбельные песни, а позже - читал детские книжки. А был он на четыре года моложе.

Когда я видел, что мама собирается в магазин за продуктами, то чуть ли не со слезами на глазах упрашивал ее разрешить мне самому сходить вместо нее. Не понимаю: то ли кассы были тогда выше, чем сейчас, то ли я был слишком мал, но стоявшие за мной в очереди тетеньки поднимали меня, чтобы кассирша увидела мою мордашку и разобрала мой лепет: "два фунта хлеба и литр молока..." Какая же была радость, когда нес продукты домой! И папа вечером скажет: "Молодец!"

Приближались школьные годы. А жили мы тогда уже не в бабушкиной квартире, а в "коммуналке" (на шесть семейств) где-то между Мясницкой и Лубянкой. Пошел я с отцом записываться в первый класс в хорошую школу рядом с домом. А там сказали, что в эту школу (здание прежней мужской гимназии) записывают только детей рабочих. А папа был служащим, работал в Горздраве санитарным врачом. И, чтобы я мог учиться в этой школе, пришлось маме пойти на работу, на швейную фабрику. Из бабушкиной юбки мама мне сшила костюмчик, на шее у меня повязывался бантик и в школе я был самый опрятный. Стараясь не огорчать учительницу, я хорошо учился. Она меня называла с любовью: "маленький, беленький". И нашим семейным праздником было родительское собрание. Родители приходили счастливыми, гладили меня по головке и рассказывали, что учительница все время рассказывала о маленьком, беленьком. Я сидел на первой парте, был близоруким, старался.

Пришло время и Юрочка пошел в первый класс. Я тогда уже учился в четвертом, ходил во вторую смену, к двум часам. Если мама уже ушла на работу, то я должен был разбудить Юрочку, покормить его завтраком. Проводив его в школу, я бежал в магазин за продуктами, потом готовил обед на всю семью. Потом встречал Юрочку из школы, мы обедали и я бежал в школу... Вот тогда я усвоил цену времени, считал каждую минуту. Главное - книга, уроки, а домашние хлопоты - так, для отдыха. Вечером, когда я возвращался из школы, а папа приходил с работы и начинал разводить примус, керосинку, чтобы разогреть себе ужин, я его осторожно оттеснял, подавал ему первое и второе, тут же мыл посуду. Это когда мама была на работе. Если же мама была дома, то она хозяйничала сама и готовила вкуснейшую и разнообразную еду, которую любил папа.

Так мы и жили. В коммуналке у нас была одна комната, один стол, за которым мы обедали, готовили уроки, мама готовила еду, постоянно что-то нам и себе шила... И вот однажды приходит очень расстроенный мамин брат и сообщает, что его жена сильно заболела. Решили, чтобы он привез ее к нам. Привез. Отец с матерью уступили им свою кровать, сами легли на полу. Вызвали врача, отвезли ее в больницу, а у нее оказался туберкулез третьей стадии.

Потом жена брата скончалась. Нас поставили на учет в туберкулезный диспансер. У меня долго находили затемнение в левом легком... Возили в детский туберкулезный санаторий в Анапу. Это уже перед восьмым классом. Я решил "головой" победить недуг. Сам разработал систему дыхания. Каждый выходной на целый день с друзьями ездил в Сокольники: лыжи, бег, коньки. Победил-таки туберкулез! Своеобразным "союзником" в этой борьбе были события тридцатых годов. Война в Финляндии... Оказалось, что наши красноармейцы плохо ходили на лыжах... Вот мы с Володей Григорьевым и бегали на лыжах каждый выходной с утра до вечера, а во время каникул - каждый день.

Я как-то спросил папу, разве он не заметил туберкулез у тети Маши, положив ее на свою постель, подвергая опасности себя и нас? "Э, сынок, запомни раз и навсегда: жизнь коротка, торопись делать добро! Когда необходимо делать добро - размышлять некогда ".

Сам папа постоянно показывал мне примеры доброделания. После смерти тети Маши, дядя Егор, мамин младший брат, жил у нас. Где-то работал. Однажды вечером мы все собрались ужинать. Ждем дядю Егора. Он вопреки обыкновению в определенное время не пришел. Отец побежал на улицу звонить ему на работу. Сказали, что уже ушел. Подождали еще час - его нет. Решили ужинать. Потом отец всю ночь звонит по телефону в поисках дяди. И находит его в реанимации одной из больниц. У него была язва желудка после смерти жены. Для отца он тоже был ближним, для которого он должен был все сделать. И так вот мы и жили. И это было примером для меня.

А на лето нас родители отправляли в деревню. Тут несколько было вариантов. Были у родителей какие-то знакомые. Мама брала с собой ручную швейную машинку, покупала мерный лоскут, и деревенским модницам перешивала сарафаны с добавлением какого-то нового материала, фантазировала.

А крестная моя тогда еще была не замужем, боевая, решила стать коробейником. Торговля в магазинах в деревне шла плохо. Котомку себе сшила, накупила карандашей, красок, тетрадей, иголок ~~ все, что нужно для хозяйства. В такие походы она брала меня с собой. И мы ходили по окрестным деревням и хуторам. Подходим к дому, стучимся, предлагаем товар для обмена на то, что дадут. Так получали и хлеб, и сахар, и сало, иногда и баночку сметаны. Таким образом мы и кормились. Для меня это было очень важно. Важно, что я мог с любым человеком заговорить на улице, где бы то ни было, с первым встречным вежливо о чем-то договориться и оставить хорошее впечатление. Это потом мне очень помогло.

После армии я демобилизовался, поступил в Университет. Так вот и курсовая, и диплом, и кандидатская были по диалектологии. Сначала по русской, потом по болгарской диалектологии. Выяснять эти тонкости приходилось просто останавливая людей на улице. Поздороваемся, поговоришь с человеком, и так собирал я свой материал. Получалось очень здорово. Это особая линия.

Это помогло мне и во время войны. Как-то мы попали в первое венгерское село. Ни по-немецки, ни по-английски они не понимают. А я молчать не могу. Как-то надо с людьми разговаривать. И я разговаривал с людьми при каждом удобном случае, порой и вечером, сидя где-нибудь на кухне. Собиралось много людей. А уже под Будапештом получилось так, что я, будучи начальником радиостанции, подошел к указанному нам дому, постучал. Из дома вышел дедушка. Я поздоровался и начал ему объяснять ситуацию по-венгерски:

- Нас к вам поставили, у нас машина и семь человек.

- Хорошо, - отвечает он, - меня уже предупредили. Здесь поставите машину, здесь сами будете располагаться.

Потом он смотрит на меня ласково-ласково и спрашивает меня по-венгерски:

- Откуда ты, сынок?

- Из Москвы.

- Может быть. А кто по национальности?

- Русский.

- Не может быть.

- Почему не может быть?

- Потому что таких русских не бывает.

- А кто же я тогда по вашему?

- Венгр.

- Откуда же венгры в Москве?

- Ой, сынок, ты и не знаешь. У нас была революция, и революционеры эмигрировали в Москву. У тебя или папа, или мама, или оба родителя - венгры. Ты уж признайся, я никому не скажу, что ты венгр.

Вот как бывало. А все это от крестной, еще из детства - способность дружески общаться с первым встречным, и, мало того, становиться друзьями.

Хотелось бы вспомнить еще об одном эпизоде из моей жизни. Отношение к семье. Приходит однажды отец с работы и говорит, что начальство предложило ему перейти в группу пищевиков, так как он был проверяющим по общественным местам - рынкам, баням и т.д. Мы обрадовались за отца - работа, вроде, ожидается чище, поздравили его. Отец говорит, что так-то так, но условия тяжелые - надо заново пересдать вузовский курс органической химии и пройти всякие лабораторные занятия - как брать анализы с пищевых продуктов. А этот курс он слушал еще до Первой Мировой войны, за это время накопилось много нового. А он врач на 1,5 ставки - времени свободного нет. Я на него смотрю и говорю: "Не беспокойся, папочка. Я выучу, буду выполнять все письменные работы, ну а лабораторные занятия ты уж сам проведешь. Отец был поражен. (Я был тогда в седьмом классе, и мы только приступили к неорганической химии). И вот по завету мамы - делать что-то для других, а то день и жизнь проходят зря - я взялся изучать параллельно неорганическую и органическую химию, причем по вузовским учебникам и для средних учебных заведений. Поработали мы так с папой зиму, и его перевели в отделение пищевиков. А я выучил органическую химию.

Грузинский поэт Шота Руставели писал: "Все, что спрятал, то пропало, все, что отдал, то твое". Я отцу отдал органическую химию, а оно моим оказалось. В 10 классе время было тяжелое. Тогда учителей сажали по очереди, то одного, то другого. И вот посадили хорошего учителя химии, и у нас несколько дней не было химии. В 10 классе химия была выпускным экзаменом. Дали нам новую учительницу. Она была хорошим практиком, но объяснять она не могла. Пришли на консультацию перед экзаменом, задаем ей вопросы, а она не может ответить. Тогда мой друг Володька Григорьев, с которым мы вместе за партой сидели, говорит: "Пусть нам Журка объяснит". А меня Журкой звали. Учительница вспылила, привела завуча. Завуч говорит: "Ну кто хочет Володю слушать, пусть перейдет в соседний класс". И весь класс пошел за мной. И я им рассказал фундаментальные положения, так что они в конкретике могли сами делать выводы. Пришел я домой, папе рассказываю - вот что со мной сделала органическая химия. Папа стал опасаться, не засыпет ли меня учительница на экзамене. А я уже где-то с 7-го класса стал сдавать экзамены без подготовки, то есть беру билет и тут же начинаю на него отвечать. Так было и на этом экзамене по химии. На свой билет я ответил прекрасно. Тогда мне учительница задала сложный дополнительный вопрос. Там была какая-то реакция из органической химии, потом остаток от нее вступал в новое взаимодействие. Чтобы ответить, я исписал всю доску. Пришлось ей поставить мне пятерку.

Вспоминаются мне праздники в детстве. Как-то летом, когда мы были в деревне, там был престольный праздник, кажется, Ильи Пророка. Съезжались родственники, соседи из ближайших деревень и хозяин заваривал брагу. Кто побогаче - покупал в сельпо "Рыковку" сорокаградусную, но таких было немного. Крепкую пили только отцы семейства, женщинам и неженатым ребятам дозволялась только брага, и то смотрели, чтобы не злоупотребляли. Все чинно, пристойно. Хозяйка готовила что-нибудь вкусное в русской печки.

И мне хочется рассказать о русской печке - такого чуда нет ни у одного народа. Хозяйка с вечера чистит картошку, один чугун, другой чугун. Там у нее щи, там похлебка. И все в чугунках. И отдельно большой чугунок для скота. Все это с вечера приготовлено и поставлено в печку. Положены дрова. Приготовлен и пук хвороста, перевязанный соломенным пояском. И вот, мы, бывало, лежим с родителями где-то в сарае, на сеновале. Солнце начинает пробиваться в щели. А уже пастух щелкает плетью и кричит: "Выгоняй скотину". Хозяйка вскакивает, быстро спичкой поджигает соломку - и русская печка сама варит и первое, и второе, и третье, варит и людям, и скотине. Хозяйка в это время доит корову, выгоняет ее в стадо, кормит поросят, телят. Затем разводит самовар, и там же варит яйца. Потом будит работников. Они встают, пьют чай, едят сало, яйца. Позавтракав и прихватив что-то с собой вместе с кувшинчиком кваса, работники с песнями отправляются в поле на покос. Молодежь. В середине дня жарко. Скотину гонят обратно. Хозяйка напоит, подоит корову, заведет ее в хлев. А тут и работники идут с покоса с песнями: "Вы не вейтеся, черные кудри, над моей больной головой". Веселые, хорошие. Придут, пообедают. А обед - окрошка, подергала, подергала хозяйка что-то на огороде, залила квасом - вот и окрошка. Потом едят кашу, овсяный кисель, завершается обед чаем из самовара. И все ложатся спать. Через некоторое время пастух щелкает своим бичом, скотина выгоняется на поля. Молодежь просыпается и тоже отправляется на поля. Через некоторое время запрягается полог для перевозки сена. С пологом едут в поле и маленькие ребятишки с граблями помогать старшим. А там уже молодежь сгребла копны. Вместе дружно работа на полях завершается. И тут происходит дележ сена по семьям Поле одно - и все люди, как одна семья. Так, Ивану, у него семь едоков - ему семь копен, независимо были ли все на покосе или нет. (До коллективизации). У этих - три едока. Ну они пожилые, и им даже отвезут до дома - бабушка, дедушка и внучка. Вот так и делили, и жили все вместе, одной большой семьей. А вечером где-то у двора девушки, которая на выданье, собирается молодежь, водят хороводы и поют песни. Но самое интересное, что стоят они не праздно: девушки что-то вышивают, ребята ложки вырезают, либо какие-нибудь чурки делают. Гармонист играет, а все подпевают. Потом, если плясовая, работу откладывают, водят хороводы, пляшут русского в присядку. И в праздники также. Пьяных нет вообще. Всю ночь светит луна, уже и солнце всходит, а молодежь все пляшет и пляшет. А тут уж пастух начинает новый день - щелкает своим кнутом, зовет скотину в поле. И молодежь опять готова идти на работу. Веселые, радостные. Откуда такая радость была? До коллективизации.

А при коллективизации, где-то в 1929 году, совсем другая картина. Мы были в какой-то деревне. Утром палочкой стучат в окно - приглашают на сходку. И мы с папой и мамой пошли. Приехал комиссар. Товарищ Коган. На таратаечке такой - раньше буржуи на таких ездили. И говорит о том, что будем строить колхозы. Собрание было бурным, так как был слух, что все будет общее: и жены, и скотина, и куры, и утки. Для всех это дико. Слушали, слушали. А одна очень бойкая вдова этого комиссара чуть ли не матом. Я не разобрал - незнакомое слово. Тогда комиссар стал пугать, что если не пойдут в колхоз, то ожидает война. Мы уехали в конце лета в город. А когда вернулись на следующее лето, не нашли ребят, с которыми раньше играли. По-видимому, кого раскулачили, кого сослали. В двухэтажном доме, где жила знакомая нам семья, устроили правление колхоза. Председателем выбрали самого большого лодыря, известного на всю округу. Проходя мимо дома правления, часто видели там таратайку комиссара. Оттуда доносилось пение и крики. Так начальство весело проводило время - все пили и пили. А по привычке крестьяне работали. У них это в крови. Собрали урожай - приказано отдать его государству. Стали считать, что причитается крестьянам по трудодням - оказалось пшик. И вот тогда начался голод. Много народа пересажали, раскулачили. Маминого крестного раскулачили. Он был костюмером в театре, а летом занимался пчелами на пасеке. За это его и раскулачили, но, правда, не посадили. У него была пасека из 12 ульев. И мед был разного цвета. Его жена варила разные варенья, смешивала с медом и ставили рядом с ульями. Так и получался мед разного цвета и качества. Крестный привозил его в Москву, продавал.

Из школьных лет вспоминается еще следующее. В классе я же самый маленький был, и на меня девочки не обращали внимания. А мне был уже 18 годок. Учился с нами кореец Миша Пак. Так он как-то колесом прокатился по всему коридору - девочки ахнули. Ему мало, тогда он на 4-ом этаже сделал на руках стойку на перилах - девочки опять ахают. А я так не могу. Зато я решил, если меня вызовут к доске, а я начну рассказывать то, что написано в учебнике, или то, что рассказывал учитель, я провалюсь. Это значит, я огорчу ближних, отнимая у них время, а нового ничего не сообщу. И каждый раз, выходя к доске, я старался говорить что-то новое, находить оригинальное решение задач, по-своему доказывать теорему. Сзади меня сидела девочка. Я как-то к ней проникся, а она, наверное, думала, что я ребенок. Она была слаба в математике. На контрольной по математике я решал два варианта. Сначала решал ее вариант, передавал ей, потом решал свой вариант и первым выходил из класса. Учитель долгое время не догадывался о нашей хитрости.

Очень важны отношения в семье. Когда я учился в школе, размечтался, что у меня будет хорошая семья. Будет много сыновей. Будет жена, с которой мы будем заниматься одной какой-то научной работой. Основная тяжесть на меня - она же женщина. Ее надо на руках носить. А работать мы будем вместе. И для детей я должен быть образцом, как для меня образцом был мой папа - так меня воспитали мама и бабушка. Так потом и вышло.

Помню, уже в старших классах. Недалеко от нас была библиотека Тургенева, и я часто туда бегал после уроков. А поесть не успевал. И так сидел, и читал до закрытия, книгами питался. Я даже и не готовился к урокам, а просто читал книги по каталогу библиотеки. Стремился познать больше, выйти за рамки школьной программы. И первый мой успех - было сочинение "Фамусовская Москва". Это было в 8 классе. Сочинение домашнее. (А посещал я не только Тургеневскую библиотеку, но и Лермонтовскую, и библиотеку музея Маяковского, да и все окрестные библиотеки. Меня называли почетным членом всех читален города Москвы). После сдачи сочинения как-то приходит учительница в класс и гладит мена по головке. Я покраснел. Потом она это мое сочинение зачитала в классе. Мне сказали, что его читали в параллельных классах, в соседних школах. А в сочинении я приводил цитаты, делал сноски, то есть оформил как хорошую научную работу.

Учительница у нас тогда была замечательная, преподавала она русский язык и литературу. На всю жизнь запомнил ее имя: Надежда Максимовна Караванова. Она относилась к нам как к родным детям. А жила она с мужем, известным чтецом-декламатором Першиным, в здании школы. Что-то вроде чердачного помещения было перестроено под их квартирку... Ходить к ним можно было только с "черного хода", по запасной лестнице с выходом во двор... Часто урок по литературе сопровождался декламациями Першина: из Пушкина, Лермонтова, Некрасова. Как-то он пришел к нам в класс и стал читать Маяковского "Хорошее отношение к лошадям". "Лошадь упала! Упала лошадь..." Он посмотрел в глаза лошадиные: улица перевернута ... и огромная слеза... Автор пожалел упадшую лошадь добрыми словами: "Лошадь не надо! Не надо лошадь... Что ты другой плоше?" Лошадь рванулась, встала и пошла хвостом помахивая... Малый ребенок!... Пришла в стойло... И ей показалось, что она жеребенок! Стоило жить и работать стоило." А я, сидел на первой парте. Мне казалось, что Першин читает непосредственно для меня, то и дело всматриваясь в мои горящие глаза. Смолк чтец, а я взвыл. Першин подошел ко мне, погладил меня по головке и сказал: "Наверное, молодого человека кто-то обидел". Нет! В этом услышал я мамин завет "помоги упавшему" И как бы не было трудно, повторяй себе: "И жить стоит! И работать стоит!"

О Надежде Максимовне можно много рассказывать. Она была у нас классной руководительницей. И когда нас забирали а армию, каждого провожала, как родного. А обо мне на родительских собраниях говорила, что растет настоящий русский гений. Я ей из армии писал. Так получилось - война кончилась, а меня долго не демобилизовывали, и я, как начальник радиостанции, долго сидел в командировке по городам и весям Румынии, Болгарии, Венгрии, Австрии, и там везде должен был чинить радиостанции и объяснять молодому поколению, как на них работать. Попутно что я сделал. Я просмотрел все учебники средних школ в этих странах, и пришел к выводу, что наши школы лучше. И огромную работу об этом, сопоставление программ, учебников и методик преподавания - целую толстую тетрадь, я послал своей учительнице Надежде Максимовне. Эту работу она перепечатала на машинке и отнесла наркому. Нарком, прочитав, стал просить у нее мой адрес, даже хотел вызвать меня в Москву и устроить педагогическую карьеру. Вызов послали, но начальство еще на год продлило мою командировку.

У нас в школе был замечательный завуч - Николай Тихонович Курындин. Он преподавал физику. Всегда с какими-то придумками, прибаутками. Как-то у него легко запоминались все формулы. Например, формулу равноускоренного движения он показывал, разводя руками. И так по каждой формуле. Он появился у нас в школе в 8-ом классе. Пришел к нам после демобилизации, был еще в военной гимнастерке. И сначала он нам преподал методику подготовки к занятиям - как учить, как конспектировать. Он говорил, что задания нужно выполнять в тот же день, когда задано, чтобы было свежо в памяти. А когда собираешь портфель - просто посмотреть и все вспомнить. А еще он попросил дать ему список ребят в том порядке, как мы сидим в классе. И на следующем уроке он нас всех уже по именам знал. И очень не любил, если мы нарушали установленный порядок. А кто-то сел как-то не на свое место. Он говорит: "Что такое дина? Дина это сила жирной мухи. А давайте подумаем, что такое грязь?" Мы пожимаем плечами. Он говорит: "Грязь - это вещество не на месте. Пусть даже (подходит к человеку, который сел не на месте, гладит по головке) - это крупинки золота, а все равно грязь". Такой у нас был Николай Дмитриевич Курындин. Он организовал в школе нечто вроде обсерватории. В каком-то закутке нечто подобное движению звезд, светил. Благодаря ему мы очень любили и хорошо знали физику и астрономию. И его очень любили.

В то время только образовали десятилетки, а до этого были рабфаки. Ребят, которые хорошо оканчивали десятилетку, принимали в высшее учебное заведения, а там были военные кафедры, в армию поэтому не брали. А тут 1-го сентября 1939 года, слушая по радио в последних известиях выступление Климента Ворошилова, узнал, что принято решение забирать в армию ребят с 19 лет (а до этого брали с 22 лет). А те, которые десятилетку закончили - им еще нет 19 лет - они будут забираться сразу после школы. Узнав эту весть, ребята перестали учиться - все равно идти после школы в армию. А до этого учились с удовольствием друг перед другом. Например, на уроке астрономии учитель меня вызывает и спрашивает о происхождении солнечной системы. Я спросил: рассказать по учебнику или теорию Канта-Лапласа? Можете ли мне разрешить рассказать собственную теорию о происхождении пояса астероидов? И я изложил свою гипотезу: была-де еще одна планета. Ее орбита проходила между Солнцем и Юпитером... Равнодействие сил притяжения и разорвало планету на множество небесных тел, астероидов. Кажется, после войны схожую гипотезу выдвинул некий американский астроном и получил Нобелевскую премию. Меня что ли где-то подслушал? А я обязательно должен был что-нибудь придумывать. А тут известие - все равно в армию возьмут. И вот, помню, на уроке физики вызывает учитель одного ученика - ничего не знает, второго, третьего - та же картина. Он сел за стол, уронил голову на руки и зарыдал: "Ребята, что же вы делаете! Я понимаю вас, но поверьте мне, что знания, полученные в школе, пригодятся и в армии... и еще послужат вам и на войне..." Боже, как же он был прав!

Мы с моим другом Володей пошли в детскую техническую станцию. Она находилась в подвале Политехнического музея. Стали мы изучать радиотехническое дело в радиокружке, так как считали, что в армии лучше быть связистами, а не просто стрелками. Мы даже там сделали опытный телевизор - и увидели диктора. Действительно, в армии мне это очень пригодилось. Спасибо нашему учителю физики Николаю Тихоновичу Курындину.

В нашем классе висели плакаты, что нельзя праздновать Новый Год с украшенной елкой, так как это - вредительство. А встречать другие религиозные праздники, так Пасху, Рождество, вообще запрещалось. Но все-таки мы с бабушкой ходили святить куличи. Уже все храмы закрыли, взорвали. Бабушка плакала. А когда взорвали Храм Христа-Спасителя, она папу отругала, обвиняя его в том, что не смог его защитить. А святили куличи мы в

Рождественском монастыре в надвратном храме. И я помню, мы туда приносили святить пасху. Молодежь же по праздникам ходила на демонстрации.

А пока была весна 1940 года. Выпускные экзамены. Выпускной вечер. Мама перешила мне шелковую рубашку из китайской "чесучи". Когда-то ее носил кто-то из моих предков. Я горячо поблагодарил маму за прекрасный подарок, но одеть ее отказался: такой прекрасной рубашки ни у кого из ребят нет! На выпускном вечере я услышал много лестного в свой адрес. Учителя возлагали на меня большие надежды.

Несу домой аттестат отличника, с золотой каемочкой и словами: "...пользуется правом поступления в любое высшее учебное заведение без вступительных экзаменов"... Прихожу домой, а мама плачет. Уж не огорчил ли я ее тем, что не одел шелковую рубашку? "Мам! Что ты плачешь?" Она глазами показывает мне на стол, а на столе ... повестка в военкомат. Пошел в военкомат. Там сказали, что я не имею прав поступать в ВУЗ. Через несколько недель призовут в армию... Эх! Жизнь полна противоречий. Спустя несколько недель пришла повестка. Призвали в армию. Помню как меня провожали. Прощальная трапеза дома. Дядя Егор спросил: "А где же твоя девушка? Разве она не придет провожать тебя? Я покраснел... Не было у меня девушки в понимании дяди Егора... Я выбрал краснейшую... То была Наука... С нею я коротал вечера в библиотеках Москвы...

Итак, меня проводили на военно-товарную станцию что на Красной Пресне. Посадили в "телячий вагон", товарный с трехэтажными нарами. Запомнилось опухшее от слез лицо мамы. У нас в семье недавно произошла большая трагедия. Мой младший брат упал с дерева и погиб. Он долго лежал в больнице, но врачи не смогли его спасти. Только похоронила младшего сына, отбирают у нее и старшего... Провожая меня, она переписала "Живые Помощи" (псалом 90) и зашила под подкладку курточки.

Папа же меня наставлял: "Сынок, ты будешь солдатом с ружьем, и должен защищать женщин, стариков и детей даже в стране противника... никаких чужих вещей не бери! Снимешь с убитого противника часы или сапоги, он за ними и придет, возьмет свое и потянет тебя за собой! Не пей спиртного! Особенно перед боем "для смелости". У пьяного голова плохо работает, а надо быть смелым, находчивым... Потеряешь пьяную голову - потеряешь и жизнь и лишь огорчишь родителей".

А папочка у нас был замечательный. Он чище и элегантнее всех был одет в нашем окружении и у себя на работе. Мама постоянно воспитывала у меня авторитет отца... Самым большим семейным праздником в доме были именины отца (3 июня). Приходили родственники, друзья, сослуживцы. Тогда я много хорошего слышал о нем. Росло уважение, росла любовь к папочке... А папа был, как мне казалось, настоящим героем. Он воевал в конной армии Буденного.

Нас долго везли через всю страну. С дороги я писал маме восторженные письма: "Как велика и прекрасна наша родина". Привезли в Забайкалье в авиационную часть, определили в школу младших авиаспециалистов в роту связи. В школе я был самым маленьким, самым маленьким оказался и в роте, но старался не огорчать командиров. Быстро овладел радиотехникой: помогли занятия в радиокружке. Кроме радиотехники овладел телеграфией и традиционной Морзе с его "морзянкой". Неприятные воспоминания остались от караульной службы. Запасной аэродром вблизи стыка границ СССР и Монголии. Ходишь по назначенному кругу туда-сюда. Но голова-то не занята - целых два часа потерянного времени! А я привык считать минутки. Сначала вспоминал стихи... Потом придумал решения задач... Особенно нравилось решение задач по ... химии... Вспоминал формулу какого-либо органического соединения... добавлял какую-либо кислоту... выводил формулы результата реакции. К остатку мысленно добавлял еще и еще.

С благодарностью вспоминаю командиров и преподавателей Забайкальской школы младших авиаспециалистов... Прекрасно нас готовили к предстоящей войне: формировали физическую выносливость, специализацию высшего класса, бесстрашие и смелость... Учили не бояться ни пути, ни снаряда, ни бомбы, ни танка... Суровая школа беззаветного служения Отечеству. Тому же и содействовала суровая природа Забайкальских степей: сильнейшие песчаные бури, ветры, трескучие морозы, промерзшая земля, непокрытая снегом. Весной тучи мошкары, комаров...

Началась война... Когда нас, "сибиряков", привезли и высадили в Подмосковье, фронт встал... Остановили немецко-фашистский "Drang nach Moskau"...

Вспоминаются мне эпизоды военной жизни. Подошли мы к старой границе. Стояли под Обельски. Кормили нас плохо, все время хотелось есть. За оградой оказался сад, и росла а там шелковица. И как только выдавалась свободная минута, я залезал на эту шелковицу и лакомился. Потом я покрылся волдырями. Мои ребята отнесли меня в медсанчасть, где мне делали уколы, а руки смазали сплошь зеленкой, и они стали похожи на жабу. Долго мы стояли на этом месте. В августе переходим струю границу и въезжаем в Бессарабию. Въезжаем в первое болгарское село. В кабине машины сим вдвоем: я - начальник радиостанции, и мой шофер - тракторист из Подмосковья. Навстречу нам стадо коров. Подзываем пастуха и спрашиваем его о дороге. Пастух махнул рукой. Шофер спросил его: "Почему так много коров в стаде?" Болгарин смущенно объяснил, что это все коровы их села. Едем дальше, смотрим вдоль дороги сидят люди, щелкают семечки и о чем-то беседуют. Шофер опять останавливается, высовывается из кабины и спрашивает их:

- Скажите, почему вы сидите, а не работаете?

- Ему отвечают - сегодня же воскресенье.

- Воскресенье то воскресенье, а урожай собирать то надо.

- А мы жито уже убрали, а кукуруза еще не поспела.

Едем дальше, ставят нас на постой. Хозяйка нас встретила с поклоном, усадила за стол. Ставит на стол огромную буханку белого-белого хлеба, необыкновенно пышного. Она его ломает и раздает нам. А водитель спрашивает:

- Почему вы хлеб ломаете, у вас что ножа нет?

- А так Иисус Христос хлеб преломлял. Едим. Он ее спрашивает:

- Почему хлеб такой белый?

- У нас хлеб более низкого помола в пищу людям дают только по рецепту врача. А так он идет на пищу скоту.

Я хотел бы рассказать о последних месяцах перед демобилизацией после окончания войны. Послал меня как-то полковник, начальник связи 17-ой воздушной проверить радиостанции нашей службы и адрес дал: Болгария, Гаров, Провадия. Там стояла наша часть. Рано утром выхожу на станции. Народу почти нет. Навстречу идет какая-то женщина, я к ней. Спрашиваю, - Скажите, пожалуйста, где здесь русская часть стоит? Она смутилась, покраснела. Подбежал ко мне молодой болгарин, спросил, - что вам нужно, товарищ? Я повторил вопрос. "О, я хорошо знаю, я там рядом живу." Берет мой чемоданчик, нанимает извозчика и везет меня до части. Оказалось, я потом это выяснил, у них женщина не имеет права разговаривать где-то с посторонним мужчиной.

Там же в Провадии, помню, наступил март. Болгары повесили себе на грудь такие бантики, которые называются мартовички, и мне повесили. Потом нашу часть выстроили на площади. Там уже стояло каре местной милиции, гимназисты, а дальше площадь окружена просто народом. Это перед балконом местной управы. На балкон выходит глава управы и командует, - на крак (на колени). Все пали на колени. И он говорит, - слава воинам, павшим за освобождение Болгарии в войну 1877-1878 годы, где русских погибло около полумиллиона. Он перечисляет, - Христо Ботиву - слава! Вся площадь отвечает ему, - слава. Генералу Скобелеву - слава! Площадь отвечает, - слава! Дальше гимназисты, перед этим изучившие жизнь воинов освободителей, по указанию классного руководителя выкрикивают поименно имена героев, и вся площадь вторит им - слава.

Действительно русские войска под руководством генерала Скобелева освободили всю Болгарию от турков. Уже после победы русские войска подошли к Босфору. И в проливе появляется Британская эскадра. Они навели жерла своих орудий на русские христианские войска. А русские шли с лозунгом - "Крест на святую Софию". И впереди у них был Константинополь. Британцы навязали всем Стефанское перемирие, по которому от огромного Болгарского царства ей был оставлен только небольшой клочек в северо-восточной ее части. На славянские земли был пущен просвещенный Запад. И уже после был Венский конгресс, по которому Запад навязал России и Болгарии такие условия, по которым царем Болгарии был избран не болгарин и не русский, а наследник империи Габсбургов. Немцы. Вот почему в Первой Мировой войне Болгария была не на стороне России. Хуже того, во время Второй Мировой войны, когда все славяне шли против фашизма, против нацизма, Болгары оказались в стороне. Царь то болгарский Борис был немцем из рода Гатсбургов. И то он все-таки не мог противится воли всего болгарского народа. Во время войны вызвал Гитлер царя Бориса к себе в ставку и потребовал, чтобы болгары выступили против русских. Борис ответил, что ни один болгарин не поднимет оружия против русского народа. А когда Борис возвращался обратно в Болгарию, с его самолетом случилась авиакатастрофа.

Перед демобилизацией я одно время стоял на постое со своими ребятами в Трансильвании. Там была очень хорошая семья: старики родители и дети - молодая чета - он венгр, жена сербка и мальчишка у них школьник. Мне очень нравились отношения старших в семье. Хозяин работал где-то на фабрике. К его приходу, он никогда не опаздывал с работы, его супруга, бабушка, всегда накрывала на стол, даже суп наливала в супницу. Мне были по душе такие отношения жены к супругу.

Однажды осенью я наблюдал такую сцену между старой и молодой четой, которая меня поразила. Они жили в разных частях дома. Старики - в задней части дома, а молодые - в передней. И вот я вижу как бабушка белит переднюю часть дома, а молодая, невестка ее сидит у себя на диване и курит. Я подошел и спросил молодку, - Мария, как же так, вон бабушка белит, чистит твою часть дома, а ты сидишь и куришь? А она отвечает, - А мы им за это платим.

Второй раз я был удивлен сценой на свадьбе, куда меня пригласили. Женился брат этой Марии. Парень он молодой, а женился на вдовушке, у которой был собственный ресторанчик. Парень значит женился на ресторанчике и взял женщину в придачу. Меня это всё коробило. Так вот на свадьбе в этом ресторанчике, хозяйка хлопочет, предлагает пирожки, которые сама напекла, нахваливает вино. Сидим, пьем сухое вино, едим пирожки, шутим. Потом слышу разговор старшей четы. Муж спрашивает у жены, - Сколько ты пирожков съела? - Два. - И я три. Итого пять. А сколько бокалов вина выпила? - Полбокала. Ага и я полтора. Хорошо. Достает деньги и платит за все. Родственникам. Вот что я увидел в этой уходящей капитализации.

Я уже очень хорошо понимал по-венгерски. Читал свободно книги на венгерском. И впервые в этом доме на полке я увидел книгу Достоевского на венгерском языке. Я не знал, что у нас был такой писатель в России. В школе нам прекрасно преподавали литературу, но Достоевский у нас был запрещен. Мне надо было пройти от Сталинграда до Вены, задержаться где-то в Трансильвании и здесь открыть для себя то, что у нас есть великий писатель Достоевский.

Промыслом Божиим мне посчастливилось много лет тому назад начать преподавание старославянского языка на филологическом факультете Московского государственного университета (1952 год). Доцент Василий Константинович Чичагов, читавший лекции по старославянскому языку на славянском и русском отделениях, предложил мне, аспиранту 1-го курса, вести за ним практические занятия, читать и анализировать древнейшие славянские тексты.

С великим душевным волнением я анализировал каждую буковку, каждую грамматическую форму и этимологию каждого слова из Евангельских текстов. На подготовку к двухчасовому занятию я затрачивал целую неделю рабочего времени, читал и перечитывал дореволюционные и современные зарубежные пособия, словари, справочники, описания церковнославянских рукописей и т. п.

В.К. Чичагов готовил учебник по старославянскому языку. Прочитав лекцию, он садился и писал соответствующий раздел. Много работал, искал более совершенное изложение. Когда он скончался, после него осталось пять вариантов полных текстов лекций. В.В. Виноградов предложил ближайшим ученикам Чичагова: О.Г. Гецовой,

Н.М. Елкиной и мне подготовить текст лекций Чичагова к изданию. Подготовку текста взяла на себя вдова Василия Константиновича, О.Г. Гецова, Н.М. Елкиной было поручено сверить церковнославянские тексты и примеры.

Я взял на себя сравнительно-исторический аспект, собственно праславянской. Но прежде чем приступать к чтению соответствующих разделов учебника, я решил основательно "подковаться" в праславянском материале и закономерностях развития праславянского языка.

За два года я прочитал всю отечественную и зарубежную литературу о праславянском языке. Когда я счел себя подготовленным к чтению рукописи В.К. Чичагова... вышел учебник Н.М. Елкиной...

Накопленные материалы по праславянскому языку пропали даром. Через десять лет на их основе была сформулирована и доложена на Международном съезде славистов (София 1963 год) целостная концепция развития фонологической системы праславянского языка. Академик В.В. Виноградов предложил мне на этой основе "оформить докторат .

В шестидесятые годы профессор Вера Владимировна Бородич читала курс церковнославянского языка в Духовной Академии при Троицко-Сергиевой Лавре. Она прекрасно владела церковнославянскими текстами, тщательно сверяла их с греческим оригиналом. Профессор В.В. Бородач предложила мне соавторство в подготовке учебного пособия по церковнославянскому языку. Опять я счел себя недостаточно подготовленным для этой работы. Засел за изучение истории Православной Церкви, истории борьбы против унии и католицизма, истории русского просвещения и т. п. Скончалась и Вера Владимировна. Учебник церковнославянского языка тогда не состоялся.

За последнее время, когда стали открываться воскресные школы, мне приходится часто консультировать преподавателей церковнославянского языка и самому довелось читать этот курс детям православной гимназии. О своей концепции преподавания церковнославянского языка я докладывал несколько раз на конференциях православных преподавателей (январь 1994 года, июнь 1993 года, июль 1992 года, октябрь 1992 года).