Язык наш - поводырь наш в рай или в ад

Язык подобен древу

История родного слова

Восходя к источнику языка, открываем мы, что начало его весьма далеко отстоит от начала словесности нашей. Мы до введения в Россию православия не видим никаких признаков словесности. Древнейшие сочинения наши писаны уже во времена христианства. Итак, словесность наша, по-видимому, началась вместе с верою. Но была ли она прежде? Мы не имеем книг, свидетельствующих сие; но находим в первоначальных с греческого языка переводах славенского языка такую силу, богатство и краткость, до которых не мог он до процветания словесности достигнуть.

Никакой язык от изустного употребления не может вознестись вдруг на такую высоту. Сверх того, корни многих, даже греческих и латинских слов, находим мы в славенском и от него произошедших языках. Следственно, почти без сомнения полагать должно, что были древние славенские сочинения, но до нас не дошли. Многоразличные с Россиею перемены, нашествия татар, пожары, разорения их истребили. Таким образом, мы не знаем бывшей до христианства словесности, но остался нам древний наш язык, в котором мы видим такое богатство и зрелость понятий, что не можем иначе почитать его, как плодом долговременного умствования. Язык предков, дошедший до нас чрез Священные Писания, от начала принятия веры и до сего времени, спустя восемь веков, сохраняется почти без всякой перемены.

Язык можно уподобить древу, которое, чем долговременнее растет и укореняется, тем шире ветви свои распускает и величественнее главу свою возносит. Отступать от коренных правил, удаляться от первоначальных знаменований слов его есть то же, что отрубать от древа тучные его ветви, и на место их прививать к нему чуждые, не могущие от него питаться ле-торасли (годовые побеги — изд.]. Все вещи, конечно, подвержены переменам: некоторые старинные слова и обороты ветшают и выходят из обыкновения; от новых понятий рождаются новые названия и новый образ речений: но все это тогда только вредит языку и потрясает свойства его, когда не из собственных его, но из чуждых источников почерпается. Между тем, чем древнее язык и меньше пострадал переменами, тем он сильнее и богаче. (Это важнейший закон, подтвержденный сегодня наукой — изд.).

Что производит в языке существенную перемену? Иное, не из него, но из других языков почерпаемое составление слов; иное, не свойственное ему, словосочинение; иные, не сродные ему, обороты речений. Сколько найдем мы в нынешних сочинениях безобразия, которое привыкшие к чужому и не вникающие в свой язык писатели называют вкусом и остроумием). Из великолепного языка своего, этого достопочтенного, украшенного сединою, умудренного опытом веков старца, делают вертопрашного, не разумного, без мыслей болтающего юношу. За восемь веков язык наш не был потрясен столько, сколько за двадцать последних лет. Собственные сочинения наши начинают быть похожими на переводы.

***

Откуда и давно ли зло сие началось?

До времен Петра Великого словесность наша заключалась в славенском языке, и почти единственно в Священных Писаниях. В его времена, по сближении с иностранцами, начали мы говорить и писать языком более употребительным: отсюда с естественным разделением слога на высокий, средний и простой разделились и слова, одному из них более приличные, нежели другому, так что в простом слоге не можем мы употреблять великолепие славенского, а в высоком — простоту общенародного языка. Средний же должен быть искусное и чистое слияние того и другого; ибо без славенского будем мы слабы и низки, а без простого — некстати иногда великолепны и пышны. Сей разбор слогов есть камень претыкания для тех, которые без упражнения в языке своем, начитавшись одних французских сочинителей, хотят быть русскими писателями.

Во времена Елизаветы склонность к подражанию иностранцам, а более французам, мало-помалу стала вливаться в воспитание наше, и под видом просвещения отводить нас от всего отечественного. Со словесностью нашей то же самое делалось, ибо она всегда и у всех народов была мерилом образа мыслей и нравов их. Французский язык и чтение книг их начали обвораживать ум наш и отвлекать от упражнения в собственном своем языке. Иностранные слова и несвойственный нам состав речей стали понемногу вкрадываться, распространяться и брать силу. Вообще, словесность того времени была ближе к своему источнику, меньше заражена чужеязычием, однако и тогда хорошие писатели, такие как Ломоносов и Сумароков, начинали уже чувствовать порчу языка. Ломоносов первый пишет о диких и странных нелепостях, входящих к нам из чужих языков. Оные неприличности ныне небрежением чтения книг церковных вкрадываются к нам нечувствительно, искажают собственную красоту нашего языка, подвергают его всегдашней перемене и к упадку преклоняют. Это пророчество, которое ныне очевидно совершается. Тогда зараза не была еще в такой силе, но ныне уже должно говорить: вломились к нам насильственно и наводняют язык наш, как потоп землю.

В царствование Екатерины прилагаемо было немалое попечение о чистоте и распространении российского слова. Однако при всем том насажденные иностранными сочинениями тлетворные семена не преставали, как худая между злаками трава, расти и умножаться. Наконец, когда чудовищная французская революция, поправ все, что основано было на правилах веры, чести и разума, произвела у них новый язык, далеко отличный от языка Фенелонов и Расинов, тогда и наша словесность по образу их новой, и немецкой, искаженной французскими названиями, словесности, стала делаться непохожею на русский язык. Безразборчивое чтение и слепая к их сочинениям доверенность напоследок произвели у нас то, что мы не только слогом своим от коренного языка нашего удалились, но даже и презирать его начали. Вскоре появились у нас не два или три, но целые полки сочинителей, которые ничего не написав, ничего не прочитав, стали обо всем судить и ряпо-своему; стали проповедовать, что язык наш груб, беден, не установлен, удален от просторечия; что надобно все старые слова бросить, ввести из иностранных языков новые названия, новые выражения, разрушить свойство прежнего слога, переменить словосочинение и, одним словом, писать не по-русски. Сколь ни странны, ни смешны подобные умствования, однако они весьма заразительны для молодых умов, которые без рассуждения читают, и не доказательствам, но словам таких писателей верят.

Видя столь кривые толки, погашающие в неопытных умах последнюю искру любви к отечественному и природному языку нашему, побуждаемый усердием, написал я книгу Разсуждение о старом и новом слоге российского языка, в которой постарался показать, сколь много мы теряем, отступая от истинного источника. За книгу сию осчастливлен был знаком Монаршего благоволения. Российская Академия удостоила меня медалью. Но не был я так счастлив в господах журналистах наших. Они возопияли против меня, и вместо всех доказательств употребили одно, по их мнению, сильнейшее: он один, а нас много...

Голос мой слаб. Боримое мною зло далеко пустило свой корень. Но да не поверят им, что я один. Человек, искусный в словесности, улыбнется, читая нескладицу; но юноша, ищущий обогатить и просветить ум свой чтением, чрез частое повторение странного и невразумительного сборища слов, приучится к несвойственному нам слогу, ложным и смешанным понятиям, так что напоследок голова его будет не иное что, как вздорная книга.

Привычка ставить слова без мыслей будет час от часу в нас усиливаться; мы будем говорить об эстетике и всякую минуту погрешать против нее. Чтение чужих книг отнимет у нас собственный огонь наш и душу, вложит в нас холод и слабость слепого подражания...

Доказательство, как от невникания в значение слов беднеем мы в мыслях

Предложим, например, рассуждение о глаголе доить. Для удобства объяснения представим разговор между двумя человеками: одного назовем Русским, а другого Славянином.

Славянин. Что значит глагол доить?

Русский. Выжимать молоко из сосцев какого-нибудь животного. Например, говорят: баба доит корову.

Слав. Можно ли сказать: корова доит молоко?

Рус. Можно.

Слав. Что значит он?

Рус. Просто давать или изливать.

Слав. Можно ли сказать: мать доит младенца?

Рус. Нельзя. Так не говорится.

Слав. Мне кажется, вы от того так не говорите, что о словах мало рассуждаете.

Рус. Чем вы это докажете?

Слав. Собственными вашими словами. Вы сами сказали, что в речи корова доит молоко, глагол доить значит изливает. Почему же, когда она изливает его в подойник, так это доит а когда изливает в рот теленку, так это не доит? Одинаковые действия всегда одинаковыми словами выражаются. Весьма странно было бы в речи: река течет в море, глагол течет знать, а в речи река течет в озеро не знать его.

Рус. Стало быть, по-вашему, корова доит теленка значит, чтоо она его питает?

Слав. Без сомнения. И по моему, и по вашему, потому что У нас один язык.

Рус. Но вы сказали: матъ доит младенца?

Слав. А разве корова не мать, а теленок не дитя? Разве одна корова может изливать из сосцев своих молоко, а мать или кормилица не может?

Рус. Да, конечно. Против этого нельзя спорить.

Слав. А когда нельзя спорить, так и прежнего употребления глагола отвергать не можно: взя же отроча на руки жена, и абие (тотчас) к ней, яко к матери своей прилепися, она же дояша я.(Четьи-минеи). В молитвеннике сказано о Христе во младенчестве: Его же зряще Богоноснии отцы веселятся, с пастыръми поюще деву доящую, т.е. Богоматерь, питающую Его от сосцев своих. Вы видите, что слово существовало в языке, и что употребление его основано было на точном разуме и значении.

Рус. Вижу. Но мы то же самое иными словами объясняем.

Слав. Каким же образом замените вы доить в выражении мать доит младенца?

Рус. Я скажу кормить.

Слав. Глагол кормить не выразит мысли: младенца можно кормить хлебом, кашею и другими многими яствами.

Рус. Я скажу кормить грудью.

Слав. Теперь вы употребите два слова, но снова не замените глагола доить; ибо можно еще кормить зажаренною грудью или грудинкою, например, барашка.

Рус. Я скажу: кормить изливаемым из груди своей молоком. Слав. Подумайте, сколько слов для точного объяснения доить! Не потому ли, что вы по одному навыку и наслышке судите о словах, не стараясь выводить значений их из свойств языка? Какие ветви произошли от глагола доить?

Рус. Многие. Например, отдоить. Говорится корова отдоила, т.е. перестала давать молоко.

Слав. Стало быть, можно сказать: корова отдоила теленка? Рус. Можно.

Слав. А можно ли сказать: кормилица или матъ отдоила своего младенца"?

Рус. Нет.

Слав. Для чего же нет? Разум ищет с помощью сцепления близких понятий распространять язык, а не стеснять пределы его превращением общих понятий в частные. Ежели воде свойственно обливать, то разве только человека, а не камень, или дерево, или что-нибудь иное? То же можем сказать и о глаголе доить. Почему относите вы его к одним коровам? Он должен относиться ко всему, что имеет сосцы и молоко.

Рус. Разве прежде говорили: отдоить младенца?

Слав. Без сомнения. В речении: да не узрит отдоения скотов, ниже прибытка и масла кравия (Иов 20, 17) говорится о коровах; а в следующем: сотвори Авраам учреждение (т.е.пиршество) велие, в онь же день отдоися Исаак сын его (Быт, 21) говорится о младенце, которого отняли от грудей кормилицы.

Не знаете ли вы других каких ветвей от глагола доить?

Рус. Знаю: подоить, надоить, подойник, удой. Мы говорим: подоить корову. Надоить целый подойник. Наша корова дает в два удоя целое ведро молока.

Слав. Очень хорошо. Только жаль, что дело идет все о коровах. Нет ли еще каких ветвей?

Рус. Я других не знаю.

Слав. Напрасно. Есть и другие: воздоитъ, то есть воспитать, воскормитъ; ибо мы уже видели, что доить младенца значит питать, кормить его изливаемым из сосцев молоком. Следовательно, глагол воздоитъ еще богаче мыслями, чем глагол воспитать, потому именно, что означает первоначальную пищу младенца, то есть молоко. Хощеши ли призову ти жену кормилицу от еврей, и воздоит тя отроча? (Исход, 2). Воздо-енный — воспитанный. Доилица, то есть кормилица: отверз-ши же дверь Фараонова ковчежец, видит отроча красно плачущееся в нем, и пощаде е: и хотящи имети его себе в сына, повеле поискати ему доилицу. (Четьи-минеи). Таким образом, все вышеупомянутые слова происходят от одного корня, то есть от глагола доить, следственно, все они составляют одно дерево. Посмотрим, какие ветви у вас употребительны или цветут, и какие посохли. Доить, отдоить (корову), подоить, надоить, подойник, удой цветут еще; а доить, отдоить (младенца), воздоитъ, воздоенный, доилица посохли. Рус. Так точно.

Слав. Да неужели вы в наречии вашем только и оставляете то, что у нас говорили одни коровницы? Самые низкие слова подоить корову, подойник вы знаете, а самых благороднейших, означающих воспитание, таких, как воздоить, воздоенный не знаете?

Рус. Мы не употребляем их — они славенские. Слав. Каким образом в одном и том же дереве одни ветви называете вы березовыми, а другие сосновыми? Когда глагол доить употребляется, говоря о коровах, так он русский; а когда о матерях или кормилицах, так он славенский? Вот подлинно самый ученый разбор языков!