Сон смешного человека о потерянном рае
Ф.М. Достоевский
Кончилось тем, что я развратил их всех! Как это могло совершиться — не знаю, но помню точно, что причиною грехопаденья был я.
Как скверная трихнина, как атом чумы, заражающий целые государства,
так и я заразил собою всю эту счастливую и безгрешную до меня землю.
Они научились лгать и полюбили ложь и познали красоту лжи. Атом лжи
проник в их сердца и понравился им. Затем быстро родилось
сладострастие, которое породило ревность, ревность — жестокость. Очень
скоро брызнула первая кровь — они испугались, ужаснулись и стали
расходиться, разъединяться. Явились союзы, но уже друг против друга.
Родилось понятие чести, и в каждом союзе поднялось свое знамя. Они
стали мучить животных, и животные ушли от них в леса и стали им
врагами. Началась борьба за разъединение, за обособление, за личность,
за мое и твое.
Они стали говорить на разных языках. Они познали скорбь и полюбили
скорбь, они жаждали мучений и говорили, что истина достигается лишь
мучением.
Тогда у них появилась наука. Когда они стали злы, то начали говорить
о братстве и гуманности и поняли эти идеи. Когда они стали преступны,
то изобрели справедливость и предписали себе целые кодексы, чтоб
сохранить ее, а для обеспечения кодексов поставили гильотину.
Они чуть-чуть лишь помнили о том, что потеряли и даже не хотели
верить, что были когда-то невинны и счастливы. Но странное дело,
утратив всякую веру в бывшее счастье и назвав его сказкой, они до того
захотели быть невинными и счастливыми вновь, опять, что пали пред
желанием сердца своего, как дети, боготворили это желание, понастроили
храмов и стали молиться своей же идее, своему желанию, в то же время,
вполне веруя в неисполнимость его и неосуществимость.
Однако ж, если бы кто вдруг спросил их: хотят ли они возвратиться к
тому счастью? — то они наверняка отказались бы. Они отвечали мне: пусть
мы лживы, злы и несправедливы — мы знаем об этом и плачем об этом, и
мучим, истязаем себя за это. Но у нас есть наука, и чрез нее мы вновь
отыщем истину, но примем ее уже сознательно, ибо знание выше чувства,
сознание жизни — выше жизни. Наука даст нам премудрость, премудрость
откроет законы, а знание законов счастья — выше самого счастья.
И после слов таких каждый возлюбил себя больше всех. Каждый стал
столь ревнив к своей личности, что изо всех сил старался лишь унизить и
умалить другого, и в том жизнь свою полагал.
Явилось рабство, явилось даже добровольное рабство — слабые охотно
подчинялись сильнейшим, с тем только, чтобы те помогали им давить еще
слабейших, чем они сами. Явились праведники, которые приходили к этим
людям со слезами и говорили им об их гордости, о потере меры и
гармонии, об утрате ими стыда. Над ними смеялись или побивали
каменьями. Первая святая кровь пролилась на порогах храмов.
Зато стали появляться люди, которые начали придумывать: как бы вновь
всем так соединиться, чтобы каждому, не переставая любить себя больше
всех, в то же время не мешать никому другому, и жить таким образом всем
вместе как бы и в согласном обществе. Целые войны начались из-за этой
идеи. Все воюющие твердо верили, что наука, премудрость и чувство
самосохранения заставят, наконец, человека соединиться в согласное и
разумное общество, а потому пока, для ускорения дела, премудрые
старались поскорее истребить всех непремудрых и не понимающих их идею,
чтоб они не мешали ее торжеству.
Но чувство самосохранения стало быстро ослабевать, явились гордецы и
сладострастники, которые прямо потребовали всего или ничего.
Явились религии с культом небытия и саморазрушения ради вечного
успокоения в ничтожестве. Наконец эти люди устали в безсмысленном
труде, и на их лицах появилось страдание. Они воспели страдание в
песнях своих. Я ходил между ними, ломая руки, и плакал над ними. Я
говорил им, что все это сделал я, я один, что это я им принес разврат,
заразу и ложь. Я умолял их, чтоб они распяли меня на кресте, я учил их,
как сделать крест. Но они лишь смеялись надо мной.
Наконец они объявили мне, что я становлюсь им опасен и что они
посадят меня в сумасшедший дом, если я не замолчу. Тогда скорбь вошла в
мою душу с такой силой, что я и проснулся...
|
