|
Изъ цикла "КУРГАННАЯ ЦАРЕВНА"
Половина обагреннаго кольца -
Сгинетъ мѣсяцъ за туманомъ горизонта;
Къ чернымъ водамъ мертвеннаго понта
Силъ нѣтъ повернуть лица.
Вы - хранители завѣтовъ, вы - курганы,
Къ вамъ я припаду, ища забытой вѣры,
Міръ живой, какъ явь фата-морганы,
А осколки бывшаго спрятали пещеры.
Долго я держалась между скалъ залива,
Ночью набѣгала съ дикимъ караваномъ,
Чтобъ предать пожару ихъ дома и нивы,
Чтобъ попировать надъ роднымъ курганомъ.
Я пила изъ кубка кровь упавшихъ въ битвѣ,
Я пьянѣла, предаваясь дикой мести,
Павшихъ больше, чѣмъ колосьевъ въ жнитвѣ;
Другъ, въ курганѣ спящій, вспомни о невѣстѣ.
До костей, обвитыхъ багряницей,
Просочатся капли пиршественной влаги;
Дивно улыбнется царь мой блѣднолицый,
Средь кургана спящій въ бѣломъ саркофагѣ...
Половина обагреннаго кольца -
Сгинетъ мѣсяцъ за туманомъ горизонта;
Къ чернымъ водамъ мертвеннаго понта
Силъ нѣтъ повернуть лица.
Е.Кузьмина-Караваева (1912)
ОШИБКА
Это было въ провинціи, въ страшной глуши.
Я имѣлъ для души
Дантистку съ тѣломъ бѣлѣе известки и мѣла,
А для тѣла -
Модистку съ удивительно нѣжной душой.
Десять лѣтъ пролетѣло.
Теперь я большой...
Такъ мнѣ горько и стыдно
И жестоко обидно:
Ахъ, зачѣмъ прозѣвалъ я въ дантисткѣ
Прекрасное тѣло,
А въ модисткѣ
Удивительно нѣжную душу!
Такъ всегда:
Десять лѣтъ надо скучно прожить,
Чтобъ понять иногда,
Что водой можно жажду свою утолить,
А прекрасныя розы - для носа.
О, я продалъ бы книги свои и жилетъ
(Весною они не нужны)
И подъ свѣжимъ дыханьемъ весны
Купилъ бы билетъ
И поѣхалъ въ провинцію, въ страшную глушь,
Но увы!
Ехидный разсудокъ увѣренно каркаетъ: "Чушь!
Не спѣши -
У дантистки твоей,
У модистки твоей
Нѣтъ ни тѣла уже, ни души".
Саша Черный , 1909?
РОЗЫ
Жди, за спиною старухъ другу подарокъ я брошу.
Страстью обостренный слухъ ловитъ "спасибо" твое.
Прячешь подъ плащъ на груди легкую нѣжную ношу.
Милый, теперь уходи, близко вражды остріе.
Смотрятъ служанки за мной: розы я кинула дома,
Въ путь ни одной не взяла, запахъ ихъ мнѣ нездоровъ.
Это отъ яркихъ лучей глазъ потемнѣвшихъ истома,
Щеки горятъ горячѣй только отъ жаркихъ вѣтровъ.
Т.Ефименко, 1912
САДЪ
Ручеекъ бѣжитъ по лугу,
А мой садъ на берегу,
Онъ стоитъ, невидимъ другу,
Невидимъ врагу...
Ой ли, садъ любви, печали,
А въ немъ вѣтки до земли -
Да онѣ весной почали,
По веснѣ цвѣли...
На пѣвучемъ коромыслѣ
Не носить съ ручья воды,
Гдѣ поникли, гдѣ повяли
Ягоды, плоды -
Гдѣ встаетъ туманъ по лугу
На высокомъ берегу,
Да гдѣ нѣтъ дороги другу,
Нѣтъ пути врагу...
Сергей Клычковъ, 1912-13
СЛЕЗНАЯ ЖАЛОБА
Онъ пришелъ до насъ червонный нашъ послѣдній часъ.
Безпокоятъ очень насъ
Нѣмцы!
Пятеро убитыхъ
Сытыхъ!
Ночью встанутъ станутъ въ рядъ.
Рыскать станутъ сущій адъ!
Рыщутъ пѣсенки свистятъ?
Бранью бранною костятъ
Всѣхъ!
Васъ, насъ!
Испоганили нашъ садъ,
Не поможетъ вашъ солдатикъ,
Вашъ веселый часовой.
Ой!
Ваша милость повели
Нѣмцевъ вырыть изъ земли.
А покамѣстъ пусть солдатикъ
Насъ дозоромъ веселитъ.
Т.Чурилинъ, 1914
СЪ КИТАЙСКАГО
Подними голову,
Погляди на небо.
Одна за другою
Несутся тучи.
Едва коснулись
Одна другой
И уже разстались.
Такъ и мы разстанемся въ этомъ мірѣ.
Опусти голову,
Посмотри на море.
Одна за другою
Проходятъ волны.
Едва коснулись
Одна другой
И уже разстались:
И уже потеряны
Одна для другой.
Такъ и мы разстанемся въ этомъ мірѣ.
М.Шкапская, 1914
Изъ стиховъ мы не выстроимъ дома,
Не добудетъ жилища сонетъ,
Намъ обычное незнакомо,
И дохода спокойнаго нѣтъ.
Истрепавши подошвы, въ руки
Взявши палки, мы ищемъ вновь
Всѣ дороги и всѣ разлуки,
Всѣ созвѣздья и всю любовь.
И читателямъ нужной прозы
Мы должны быть ненужнѣй сновъ,
Глуше вѣтра, напраснѣй розы,
Безполезнѣе облаковъ.
К.Липскеровъ (1914)
Въ полѣ бродитъ вечеръ.
Гдѣ-то тамъ -- далече,
Гдѣ за жнивьемъ вьется
Сѣрая дорога,
Кто-то у колодца
Отдохнулъ немного
И, горланя,
Гонитъ гулкую телѣгу.
Подбодрились кони
И пылятъ съ разбѣгу.
На полянѣ влажной,
На лѣсной трясинѣ,
Тянутся протяжно
Отъ березъ червонныхъ
Пахнущія тѣни.
Дымно, блѣдно-сине,
Будто сновидѣнья,
Въ даляхъ отдаленныхъ
Таютъ деревушки.
Солнце сѣло за лѣсъ.
У лѣсной опушки
Робко показались
Бѣлыхъ двѣ звѣрюшки --
Заяцъ и зайчиха.
Сѣли, смотрятъ тихо,
Какъ густѣетъ зелень,
Какъ недвижны ели.
Глубже мракъ безмолвный
На вечернемъ полѣ
И въ сосновой чащѣ.
Отдохни отъ боли,
Духъ мой, скорби полный,
Жадный и горящій.
Да, я знаю, вижу--
Звѣри къ Богу ближе,
Ближе къ тайнѣ Свѣта,
Чѣмъ душа поэта ...
У лѣсной опушки,
Напрягая ушки,
Молча помолились
Заяцъ и зайчиха.
Звѣзды засвѣтились.
Всюду тихо-тихо... (Стихотвореніе Дмитрія Цензора. Печатаю по: НИВА. Ежемѣсячныя литературныя и научно-популярныя приложенія. No. 4. Апрѣль 1916
СУВОРОВЪ
Въ сѣрой треуголкѣ, юркій и маленькій,
Въ синей шинели съ продранными локтями,
Онъ надѣвалъ зимой теплые валенки
И укутывалъ горло шарфами и платками.
Въ тѣ времена по дорогамъ скрипѣли еще дилижансы,
И кучера сидѣли на козлахъ въ камзолахъ и фетровыхъ шляпахъ;
По вечерамъ, въ гостиницахъ, веселыя дѣвушки пѣли романсы,
И въ низкихъ залахъ струился мятный запахъ.
Когда вдалекѣ звучалъ рожокъ почтовой кареты,
На грязныхъ окнахъ поднимались зеленыя шторы,
Въ темныхъ залахъ смолкали нѣжные дуэты,
И раздавался шепотъ: "Ѣдетъ Суворовъ!"
На узкихъ лѣстницахъ шуршали тонкія юбки,
Растворялись ворота услужливыми казачками,
Краснолицые шутники почтительно прятали трубки,
Обжигая руки горячими угольками.
По вечерамъ онъ сидѣлъ у погасшаго камина,
На которомъ стояли саксонскіе часы и уродцы изъ фарфора,
Читалъ французскій романъ, открывъ его съ середины,-
"О мученьяхъ бѣдной Жульетты, полюбившей знатнаго сеньора".
Утромъ, когда пастушьи рожки поютъ напѣвнѣй,
И толстая служанка стучитъ по коридору башмаками,
Онъ собирался въ свои холодныя деревни,
Натягивая сапоги со сбитыми каблуками.
Въ сморщенныхъ ушахъ желтѣли грязныя ватки;
Старчески кряхтя, онъ сходилъ во дворъ, держась за перила;
Кучеръ въ синемъ кафтанѣ стегалъ рыжую лошадку, -
И мчались гостиница, роща такъ, что въ глазахъ рябило.
Когда же передъ нимъ выплывали изъ тумана
Маленькія домишки и церковь съ облупленной крышей,
Онъ дергалъ возницу за полу кафтана
И кричалъ ему: "Поѣзжай потише!"
Но иногда по первому выпавшему снѣгу,
Стоя въ пролеткѣ и держась за плечо возницы,
Къ нему въ деревню пріѣзжалъ фельдъегерь
И привозилъ письмо отъ матушки-императрицы.
"Государь мой,- читалъ онъ,- Александръ Васильичъ!
Сколь прискорбно мнѣ вашъ мирный покой тревожить,
Вы, какъ древній Цинциннатъ, въ деревню свою удалились,
Чтобъ мудрымъ трудомъ и науками свои владѣнія множить..."
Онъ долго смотрѣлъ на надушенную бумагу,-
Казалось, слова на тонкую нитку нижетъ;
Потомъ подходилъ къ шкафу, вынималъ ордена и шпагу -
И становился Суворовымъ учебниковъ и книжекъ.
Э.Багрицкiй, 1915
Да, хороши онѣ, кавказскія вершины
Въ тотъ тихій часъ, когда слабѣющимъ лучомъ
Заря чуть золотитъ ихъ горныя сѣдины
И ночь склоняется къ нимъ дѣвственнымъ челомъ.
Какъ жрицы вѣщія, объятыя молчаньемъ,
Онѣ стоятъ въ своемъ раздумьѣ вѣковомъ,
А тамъ, внизу, сады кадятъ благоуханьемъ
Предъ ихъ незыблемымъ гранитнымъ алтаремъ;
Тамъ - дерзкій гулъ толпы, объятой суетою,
Водоворотъ борьбы, сомнѣній и страстей,-
И звуки музыки надъ шумною Курою,
И цѣпи длинныя мерцающихъ огней!..
Но нѣтъ въ ихъ красотѣ знакомаго простора:
Куда ни оглянись - вездѣ стѣна хребтовъ,-
И просится душа опять въ затишье бора,
Опять въ нѣмую даль синѣющихъ луговъ;
Туда, гдѣ такъ грустна родная мнѣ картина,
Гдѣ вѣтви блѣдныхъ ивъ склонились надъ прудомъ,
Гдѣ къ гибкому плетню приникнула рябина,
Гдѣ утро обдаетъ осеннимъ холодкомъ...
И часто предо мной встаютъ подъ небомъ Юга,
Въ вѣнцѣ страдальческой и кроткой красоты,
Родного Сѣвера - покинутаго друга -
Больныя, грустныя, но милыя черты...
С.Я.Надсонъ, іюль 1880, Тифлисъ
Сырые дни. Въ осеннихъ листьяхъ прѣлыхъ
Скользитъ нога. И свищетъ вѣтръ въ тѣни
Плохія пѣсни. Лучше б онъ не пѣлъ ихъ.
На край небесъ краснѣющій взгляни.
Лохмотьями кумачными рубахи
Виситъ закатъ на лужахъ. Злые дни!
Дрожатъ деревья въ чуткомъ вѣщемъ страхѣ.
Земля, какъ трупъ неубранный, лежитъ,
Какъ трупъ блудницы, брошенный на плахѣ.
Глазъ выклеванъ. Какой ужасный видъ!
Зіяетъ здѣсь запекшаяся рана,
Здѣсь кровь струей изъ синихъ губъ бѣжитъ,
Здѣсь дождь не смылъ дешевыя румяна,
Желтѣютъ груди, въ синихъ пятнахъ всѣ.
Припухшая мягка округлость стана.
Вороны гимнъ поютъ ея красѣ.
Такой ты будешь поздно или рано.
Такими - рано ль, поздно ль - будемъ всѣ.
Чу! Крикъ воронъ ты слышишь изъ тумана.
Муни (С.В.Киссинъ), 1913
ЖОНГЛЕРКА
Ты какъ гибкая, тонкая вѣтка,
Въ неживыхъ, голубыхъ цвѣтахъ -
Куполъ цирка мнится бесѣдкой,
Крылато-увѣренъ шагъ
По стальной неуступчивой ниткѣ.
Озаряютъ тебя съ шестовъ
Грозды лампъ, какъ яркіе слитки
Прозрачныхъ круглыхъ плодовъ.
И ты пляшешь и ловишь и мечешь
Пять огней и кинжалъ стальной.
И зигзагомъ огненнымъ свѣчи
Скользятъ надъ нагой спиной.
В.Эльснеръ (1913)
И день былъ изгнанъ въ комнатѣ таимой,
Отяготѣвшiй, опустѣвшій день!
Ты пеленами воздухъ мой одѣнь
Подъ вѣтеръ, вѣдомый мой, мой любимый!-
Разносится онъ, явный и незримый,
Слагая маленькую сердцу сѣнь
Навѣсами небесъ зеленыхъ; лѣнь
Склонись - и пей - къ душѣ неизъяснимой!
Но все - не все: и мчится день темно,
И мнѣ приникнуть, пить, какъ шелестъ, трепетъ,-
И къ сердцу сердце краткій сонъ прилѣпитъ -
Онъ точитъ въ воздухъ дикое вино,-
И встану, пораженный, я не скоро
И уклонюсь полдневнаго простора.
С.Бобровъ, весна 1913
Снова августъ свѣтлый и грустящій,
Снова тучъ и неба синева;
Бродятъ вздохи, шорохи по чащѣ,
Звоны вѣтра слышатся едва...
Просипитъ кузнечикъ на припекѣ
И заглохнетъ. Пахнетъ листопадъ.
Листья льнутъ къ землѣ, какъ лежебоки;
Перегной лѣсной орѣху радъ.
И дубы уже роняютъ желудь -
Колобками скатанный янтарь.
Если хочешь зря посвоеволить,
Подойди къ дуплу и въ сукъ ударь.
И въ отвѣтъ - не гулко и не глухо -
Звякнетъ домовитое дупло:
Дремлютъ въ немъ теперь жуки и мухи.
Все, что смутно къ лѣту отошло,
Все, что было раньше непонятно,
Стало яснымъ, чистымъ, какъ хрусталь:
Эти звуки, эти тѣни-пятна,
Эта леденѣющая даль!
Оттого-то небо умиленнѣй,
Блескъ отъ солнца - суше и косѣй,-
И на кровью опаленномъ кленѣ
Связки лапъ зарѣзанныхъ гусей...
В.И.Нарбутъ, 1911
Образъ Троеручницы
Въ горницѣ небесной
Въ свѣтлой ризѣ лучится
Силою чудесной.
Три руки у Богородицы
Въ синій шелкъ одѣты -
Три пути отъ нихъ расходятся
По бѣлому свѣту...
Къ морю синему - къ веселію
Первый путь въ началѣ...
Въ лѣсъ да къ темнымъ елямъ въ келію -
Путь второй къ печали.
Третій путь - нехоженый,
Взглянешь, и растаетъ,
Кѣмъ куда проложенный,
То никто не знаетъ.
С.А.Клычковъ (1910)
ЭКСПРОМТЪ
Онъ въ пудреномъ волнистомъ парикѣ.
Рука играетъ лепестками розы.
Въ предчувствіи своей послѣдней грезы
Губами онъ приникъ къ ея рукѣ.
Она стоитъ въ воздушно-бѣломъ платьѣ.
Какая скорбь во взорѣ голубомъ!
Изъ рукъ стоитъ серебряный альбомъ,
И вотъ сомкнулись легкія объятья.
Мигъ отзвучалъ, но имъ чего-то жаль,
У милыхъ устъ печально блекнетъ роза.
Вдали гудитъ народная угроза,
И смертный часъ предчувствуетъ Версаль.
Б.Садовской, 1910
ИНТРОДУКЦІЯ
Трiолетъ
За струнной изгородью лиры
Живетъ невѣдомый паяцъ.
Его палаццо изъ палаццъ -
За струнной изгородью лиры...
Какъ онъ смѣшитъ пигмеевъ міра,
Какъ сотрясаетъ хохотъ плацъ,
Когда за изгородью лиры
Рыдаетъ царственный паяцъ!..
Игорь-Сѣверянинъ, 1909
ОЛЕОГРАФІЯ
Верхомъ вдоль мельничной плотины,
Спустивъ поводья, ѣдетъ лордъ:
Фракъ красный, бѣлыя лосины
И краги черныя ботфортъ.
А рядомъ въ синей амазонкѣ
Милэди слѣдуетъ, склонивъ
Свой станъ затянутый и тонкій,
Кругомъ ряды зеленыхъ ивъ.
Тамъ, вдалекѣ, за темнымъ паркомъ
Сверкаетъ замокъ бѣлизной,
И въ блескѣ пурпурномъ и яркомъ
Уходитъ солнце на покой.
Все свѣтомъ розовымъ залито;
Безмолвно погасаетъ день,
И звякнетъ лишь порой копыто
О подвернувшійся кремень.
Ю.Сидоровъ (1909)
Просѣка къ озеру, и - чудо:
Двойные видишь берега
И дальше - ярче изумруда -
Дождемъ омытые луга!
Во всемъ хрустальность тонкихъ линій,
Вода, какъ зеркало, пуста,
И опрокинулась въ ней синей
Бездонной бездной высота.
И неглубокій, невысокій
И солнца яркаго двойникъ,
Прорѣзавъ жесткій кустъ осоки,
Въ затонѣ, въ золотѣ поникъ.
Березки ясно зеленѣютъ,
Какъ будто дѣвочки въ слезахъ.
И только дуба листъ темнѣетъ,
Чуть вырѣзаясь на глазахъ.
Стоишь и видишь раздвоенность
И обнаженность всю до дна.
Въ тебѣ - духъ ясности и сонность:
Душа дождемъ раздвоена!
В.И.Нарбутъ, 1909
Мальчикъ смотритъ, бѣлый пароходикъ
Уплываетъ вдаль по горизонту,
Несмотря на ясную погоду
Раскрывая дыма черный зонтикъ.
Мальчикъ думаетъ: а я остался,
Снова не увижу дальнихъ странъ,
Почему меня не догадался
Взять съ собою въ морѣ капитанъ?
Мальчикъ плачетъ. Солнце смотритъ съ высей,
И прекрасно видимо ему:
На корабль голубыя крысы
Принесли изъ Африки чуму.
Умерли матросы въ бѣломъ моргѣ,
Паръ уснулъ въ коробочкѣ стальной,
И столкнулся пароходикъ въ морѣ
Съ ледяною синею стѣной.
А на башнѣ размышляетъ ангелъ
Неподвижно-бѣлъ въ плетеномъ креслѣ.
Знаетъ онъ, что капитанъ изъ Англіи
Не вернется никогда къ невѣстѣ.
Что, навѣкъ покинувъ наше лѣто,
Корабли ушли въ міры заката,
Гдѣ грустятъ о сѣверѣ атлеты,
Моряки въ фуфайкахъ полосатыхъ.
Юнга тянетъ, улыбаясь, жребій,
Тотъ же самый, что и ты, мой другъ.
Капитанъ, гдѣ Геспериды? - Въ небѣ.
Снова сѣверъ, далѣе на югъ.
Музыка поетъ въ курзалѣ бѣломъ.
Со звѣздой на шляпѣ въ ресторанъ
Ты вошла, мой другъ, грустить безъ дѣла
О послѣдней изъ далекихъ странъ,
Гдѣ уснулъ погибшій пароходикъ
И куда цвѣты несетъ рѣка.
И моя душа смѣясь, уходитъ
По песку въ костюмѣ моряка.
Б.Ю.Поплавскiй (1931)
БѢЖЕНЦЫ Кіевъ палъ. Все ближе знамя Одина. На востокъ спасаться, на востокъ! Тамъ тюрьма. Но въ тюрьмахъ дремлетъ Родина, Пряха-мать всѣхъ судебъ и дорогъ. Гулъ разгрома катится въ лѣсахъ, Тропъ не видно въ дымной пеленѣ... Вездѣсущій рокотъ въ небесахъ Какъ ознобомъ хлещетъ по спинѣ. Не хоронятъ. Некогда. И некому. На востокъ, за Волгу, за Уралъ! Тамъ Россію за родными рѣками Пять вѣковъ никто не попиралъ!.. Клячи. Люди. Танкъ. Грузовики. Стоголосый гомонъ надъ шоссе... Волочить ребятъ, узлы, мѣшки, Спать на вытоптанной полосѣ. Лѣто меркнетъ. Черная распутица Хлюпаетъ подъ тысячами ногъ. Крутится метелица да крутится, Заметаетъ тракты на востокъ. Пламенѣетъ небо назади, Кровянитъ на жнитвѣ кромку льда, Точно пурпуръ грознаго судьи, Точно трубы Страшнаго суда. По больницамъ, на перронахъ, палубахъ, Среди улицъ и въ снѣгахъ дорогъ Вѣчный сонъ, гасящій стонъ и жалобы, Имъ готовитъ нищенскій востокъ. Слишкомъ жизнь звѣриная скудна! Слишкомъ сердце тупо и мертво! Каждый пьетъ свою судьбу до дна, Ни въ кого не вѣря, ни въ кого. Шевельнулись затхлыя губерніи, Заметались города въ тылу. Въ уцѣлѣвшихъ храмахъ за вечернями Плачутъ ницъ на стершемся полу: О погибшихъ въ битвахъ за востокъ, Объ ушедшихъ въ дальніе снѣга И о томъ, что родина-острогъ Отмыкается рукой врага. Д.Андреевъ (1942-1952)
ПЕТЕРБУРГЪ
Сергѣю Платоновичу Каблукову
Люблю тебя, Петра творенье!
Пушкинъ
Твой остовъ прямъ, твой обликъ жестокъ,
Шершавопыльный - сѣръ гранитъ,
И каждый зыбкій перекрестокъ
Тупымъ предательствомъ дрожитъ.
Твое холодное кипѣнье
Страшнѣй бездвижности пустынь.
Твое дыханье - смерть и тлѣнье,
А воды - горькая полынь.
Какъ уголь дни,- а ночи бѣлы,
Изъ скверовъ тянетъ трупной мглой.
И сводъ небесный, остеклелый,
Пронзенъ зарѣчною иглой.
Бываетъ - водный ходъ обратенъ,
Вздыбясь, рѣка идетъ назадъ...
Рѣка не смоетъ рыжихъ пятенъ
Съ береговыхъ своихъ громадъ,
Тѣ пятна ржавыя, вскипѣли,
Ихъ ни забыть, ни затоптать...
Горитъ, горитъ на темномъ тѣлѣ
Неугасимая печать!
Какъ прежде, вьется змѣй твой мѣдный,
Надъ змѣемъ стынетъ мѣдный конь...
И не сожретъ тебя побѣдный
Всеочищающий огонь.
Нѣтъ! Ты утонешь въ безднѣ черной,
Проклятый городъ, Божій врагъ!
И червь голодный, червь упорный
Изъѣстъ твой каменный костякъ!
З.И.Гиппiусъ, 1909, СПб
ДА НЕ БУДЕТЪ
Надежды нѣтъ и нѣтъ боязни.
Наполненъ кубокъ черезъ край.
Твое прощенье - хуже казни,
Судьба. Казни меня, прощай.
Всему я радъ, всему покоренъ.
Въ ночи послѣдній замеръ плачъ.
Мой путь, какъ ходъ подземный, черенъ -
И тамъ, гдѣ выходъ, ждетъ палачъ.
Д.С.Мережковскiй, 1909
МОЛЧАНІЕ
Миръ торжественной ночи, гасящей огни запоздалые,
Безначальному, вѣчному, звѣздному лону временъ!
Вы звучите еще, о мои пѣснопѣнья усталыя,
Но все рѣже, и рѣже, и все заглушеннѣй вашъ звонъ.
Миръ торжественной ночи, гасящей огни запоздалые!
Въ изначальномъ безмолвіи тонутъ пространства безбрежности.
Все - вдали, все - намекъ, все - единый недвижный покой.
Исчезаютъ, какъ дымъ, и кощунственный голосъ мятежности,
И движенье, и жизнь, и полудня обманъ голубой.
Въ изначальномъ безмолвіи тонутъ пространства безбрежности.
О, полюбимъ всей волей великую радость молчанія!
Надо жить, надо ждать, чтобы свѣтъ безотрадный изсякъ.
Рухнетъ чернымъ копьемъ пепелящая молнія знанія,
И сухіе глаза захлестнетъ ослѣпительный мракъ,
Лишь полюбимъ всей волей великую радость молчанія.
Михаилъ Лозинскiй, 1907
"Когда выпадетъ снѣгъ!" - ты сказалъ и коснулся тревожно
моихъ губъ, заглушивъ поцѣлуемъ слова.
Значитъ, счастье - не сонъ. Оно здѣсь! Оно будетъ возможно,
когда выпадетъ снѣгъ.
Когда выпадетъ снѣгъ! А пока пусть во взорѣ томящемъ
затаится, замолкнетъ ненужный порывъ!
Мой любимый! Все будетъ жемчужно-блестящимъ,
когда выпадетъ снѣгъ.
Когда выпадетъ снѣгъ и какъ будто опустятся ниже
голубые края голубыхъ облаковъ,-
и я стану тебѣ, можетъ быть, и дороже и ближе,
когда выпадетъ снѣгъ.
Черубина де Габрiакъ (Е.Дмитрiева), Парижъ, 1907
ВЪ ОСЕННЕМЪ САДУ
Тишина золотовѣйная въ осеннемъ саду,
Только слышно, какъ колотятъ бѣлье на пруду,
Да какъ падаетъ гдѣ-то яблоко звукомъ тугимъ,
Да какъ шепчется чье-то сердце тихо съ сердцемъ моимъ.
Allegro (П.Соловьева), 1908
|
