|
ГЛАГОЛЪ
Разбей свой алтарь, и свой пламенный угль, о пророкъ,
Швырни средь большой дороги -
Пусть жарятъ они на немъ мясо, и ставятъ горшокъ,
И грѣютъ руки и ноги.
И брось имъ искру изъ сердца - она пригодится
Зажигать окурокъ, что погасъ,
Озарять воровато-ухмыляющiеся лица
И злорадство прищуренныхъ глазъ.
Вотъ шныряютъ они - и твою молитву бормочутъ,
И во храмѣ твоемъ какъ дома;
Скорбью твоею скорбятъ, о твоей заботѣ хлопочутъ -
И ждутъ твоего разгрома.
И тогда на разбитый алтарь налетятъ, и растащатъ соръ,
Унесутъ въ свои жилища,
И обломками вымостятъ дворъ, и починятъ заборъ,
И разукрасятъ кладбища;
И если найдутъ твое сердце, опаленное, въ кучѣ сора,-
Швырнутъ его псамъ на ѣду.
Разбей же алтарь, толкни пинкомъ позора,
И да рухнетъ и гаснетъ въ чаду.
И смети паутину, что въ сердцѣ ты бережно несъ,
Словно струны отъ арфы Пророка,
И ткалъ изъ нихъ пѣснь возрожденья и марево грезъ -
Обманъ для слуха и ока,-
И пусти ихъ, какъ бѣлыя нити, что плаваютъ днемъ
Въ воздухѣ поздняго лѣта,
И не знаютъ, не встрѣтятъ другъ друга, и съ первымъ дождемъ
Исчезнутъ съ бѣлаго свѣта.
И надломленный молотъ, что треснулъ въ борьбѣ безполезной,
Но камня сердецъ не потрясъ,-
Вдребезги раздроби, перекуй на заступъ желѣзный
И вырой могилу для насъ.
И все, что подскажетъ гнѣвъ Божій,- да грянетъ изъ устъ,
И дрогнуть не дай имъ:
Будь Глаголъ твой горекъ, какъ самая смерть - пусть!
Да услышимъ, и да знаемъ.
Смотри, насъ окутала ночь, передъ взоромъ - черныя пятна,
Какъ слѣпые, мы щупаемъ тьму:
Что-то свершилось надъ нами, но что - намъ невнятно,
Никому - никому.
Взошло ли намъ солнце, или погасло, умирая,-
Или погасло навсегда?
Бездна хаоса кругомъ, великая, страшная, злая,
И не спастись никуда.
И если взвоемъ во тьмѣ, или, молясь, воззовемъ,-
Кто насъ услышитъ, братья?
И если проклятьями ярости все проклянемъ,-
На кого упадутъ проклятья?
И если со скрежетомъ гнѣва сожмемъ кулакъ,-
На чье темя рухнетъ ударъ?
Все это, все поглотитъ безсмысленный мракъ,
Все вѣтеръ развѣетъ, какъ паръ.
Нѣтъ опоры, руки повисли, не стало пути подъ стопами,
И безмолвенъ небесный судъ -
Знаютъ давно небеса, что вина ихъ безсмертна предъ нами,
И въ молчаніи грѣхъ свой несутъ...
Открой же уста, если имъ отъ Правды дано,
Пророкъ Конца, возстань!
Будь Глаголъ твой горекъ, какъ смерть,- будь онъ смерть сама, все равно:
Грянь!
Намъ смерть не страшна - ужъ она насъ давно осѣдлала
И въ ротъ намъ продѣла узду;
На устахъ у насъ - гимнъ возрожденья, и съ нимъ, подъ звоны кимвала,
Мы до гроба допляшемъ въ бреду...
Х.Н.Бяликъ, переводъ В.Жаботинскаго
... И будетъ,
Когда продлятся дни, отъ вѣка тѣ же,
Всѣ на одно лицо, вчера, какъ завтра,
Дни, просто дни, безъ имени и цвѣта,
Съ немногими отрадами, но многой
Заботою; тогда охватитъ Скука
И человѣка, и звѣрей. И выйдетъ
Въ часъ сумерекъ на взморье погулять
Усталый человѣкъ - увидитъ море,
И море не ушло; и онъ зѣвнетъ.
И выйдетъ къ Іордану, и увидитъ -
Рѣка течетъ, и вспять не обратилась;
И онъ зѣвнетъ. И въ высь подыметъ взоры
На семь Плеядъ и поясъ Оріона:
Они все тамъ же, тамъ же... И зѣвнетъ.
И человѣкъ, и звѣрь изсохнутъ оба
Въ гнетущей скукѣ; тяжко и несносно
Имъ станетъ бремя жизни ихъ, и Скука
Ощиплетъ ихъ до плѣши, обрывая
И кудри человѣка, и сѣдые
Усы кота.
Тогда взойдетъ Тоска:
Взойдетъ сама собой, какъ всходитъ плѣсень
Въ пустомъ дуплѣ. Наполнитъ дыры, щели,
Все, все, подобно нечисти въ лохмотьяхъ.
И человѣкъ вернется на закатѣ
Къ себѣ въ шатеръ на ужинъ, и присядетъ,
И обмакнетъ обглоданную сельдь
И корку хлѣба въ уксусъ - и охватитъ
Его Тоска. И сниметъ свой чулокъ,
Пролипший потомъ, на ночь - и охватитъ
Его Тоска. И отхлебнетъ отъ мутной
И тепловатой жизни - и охватитъ
Его Тоска. И человѣкъ, и звѣрь
Уснутъ въ своей Тоскѣ, и будетъ, сонный,
Стонать и ныть, тоскуя, человѣкъ,
И будетъ выть, царапая по крышѣ,
Блудливый котъ.
Тогда наступитъ Голодъ.
Великій, дивный Голодъ - міръ о немъ
Еще не слышалъ: Голодъ не о хлѣбѣ
И зрѣлищахъ, но Голодъ - о Мессіи!
И поутру, едва сверкнуло солнце,
Во мглѣ шатра съ постели человѣкъ
Подымется, замученный тревогой,
Пресыщенный тоскою сновидѣній,
Съ пустой душой; еще его рѣсницы
Опутаны недоброй паутиной
Недобрыхъ сновъ, еще разбито тѣло
Отъ страховъ этой ночи, и въ мозгу
Сверлитъ еще и вой кота, и скрежетъ
Его когтей; и бросится къ порогу -
И, заслоня ладонью воспаленный,
Алкающiй спасенья, мутный взоръ,
Уставится на тѣсную тропинку
Передъ лачугой нищенской - и будетъ
Искать, искать Мессію! - И проснется,
Полунага подъ сползшимъ одѣяломъ,
Растрепана, съ одряблымъ, вялымъ тѣломъ
И вялою душой, его жена;
И не давая жадному дитяти
Изсохшаго сосца, насторожится,
Внимая вдаль: не близится ль Мессія?
Не слышно ли храпѣніе вдали
Его ослицы бѣлой? - И подыметъ
Изъ колыбели голову ребенокъ,
И выглянетъ мышонокъ изъ норы:
Не близится ль Мессія, не бренчатъ ли
Бубенчики ослицы? - И служанка,
У очага полѣнья раздувая,
Вдругъ высунетъ испачканное сажей
Свое лицо: не близится ль Мессія,
Не слышно ли могучаго раската
Его трубы...
Х.Н.Бяликъ, пер. В.Жаботинскаго
ПОСЛѢДНІЙ
Всѣхъ ихъ вѣтеръ умчалъ къ свѣту, солнцу, теплу,
Пѣсня жизни взманила, нова, незнакома;
Я остался одинъ, позабытый, въ углу
Опустѣвшаго Божьяго дома.
И мнѣ чудилась дрожь чьихъ-то крылъ въ тишинѣ -
Трепетъ раненыхъ крылъ позабытой святыни,
И зналъ: то трепещетъ она обо мнѣ,
О послѣднемъ, единственномъ сынѣ...
Всюду изгнана, нѣтъ ей угла на землѣ,
Кромѣ старой и темной молитвенной школы,-
И забилась сюда, и дѣлилъ я во мглѣ
Съ ней пріютъ невеселый.
И когда, истомивъ надъ страницей глаза,
Я тянулся къ окошку, на свѣтъ изъ темницы,-
Она никла ко мнѣ, и катилась слеза
На святыя страницы.
Тихо плакала, тихо ласкалась ко мнѣ,
Словно пряча крыломъ отъ какого-то рока:
"Всѣхъ ихъ вѣтеръ унесъ, всѣ въ иной сторонѣ,
Я одна... одинока..."
И въ беззвучномъ рыданьѣ, въ упрекѣ безъ словъ,
Въ этой жгучей слезѣ отъ незримаго взора
Былъ послѣдній аккордъ скорбной пѣсни вѣковъ,
И мольба о пощадѣ, и страхъ приговора...
Х.Н.Бяликъ, пер. В.Жаботинскаго
ВАШЕ СЕРДЦЕ
Словно въ домъ, гдѣ разбито имя Бога надъ дверью,
Въ ваше сердце проникла толпа бѣсенятъ:
Это бѣсы насмѣшки новой вѣрѣ - Безвѣрью -
Литургію-попойку творятъ.
Но живетъ нѣкій сторожъ и въ покинутыхъ храмахъ -
Онъ живетъ, и зовется Отчаяньемъ онъ;
И великой метлою стаю бѣсовъ упрямыхъ
Онъ безъ жалости вымететъ вонъ.
И, дотлѣвши, погаснетъ ваша искра живая,
Онѣмѣлый алтарь распадется въ куски,
И въ руинахъ забродитъ, завывая, зѣвая,
Одичалая кошка Тоски.
Х.Н.Бяликъ, пер. В.Жаботинскаго
И сказал Амассiя Амосу:
"Провидецъ, бѣги!"
(Амосъ, 7:12)
Бѣжать? О, нѣтъ! Привыкъ у стада
Я къ важной поступи вола:
Мой шагъ тяжелъ, и рѣчь безъ склада
И, какъ сѣкира, тяжела.
Мой пылъ угасъ, и въ сердцѣ холодъ,
Но не на мнѣ за то позоръ:
Не встрѣтилъ наковальни молотъ,
И въ гниль обрушился топоръ...
Что ж, покорюсь Судьбѣ рѣшенной,
Свяжу мой скарбъ, стяну кушакъ,
И прочь пойду, цѣны поденной
Не заработавшій батракъ.
И будутъ рощи мнѣ подруги,
И будутъ долы мой пріютъ,
А васъ - а васъ лихія вьюги,
Какъ сгнившій мусоръ, разнесутъ...
Х.Н.Бяликъ, пер. В. Жаботинскаго
|
