|
Только дѣтскія книги читать,
Только дѣтскія думы лелѣять,
Все большое далеко развѣять,
Изъ глубокой печали возстать.
Я отъ жизни смертельно усталъ,
Ничего отъ нея не пріемлю,
Но люблю мою бѣдную землю
Оттого, что иной не видалъ.
Я качался въ далекомъ саду
На простой деревянной качели,
И высокія темныя ели
Вспоминаю въ туманномъ бреду.
1908
Въ холодныхъ переливахъ лиръ
Какая замираетъ осень!
Какъ сладостенъ и какъ несносенъ
Ея золотоструйный клиръ!
Она поетъ въ церковныхъ хорахъ
И въ монастырскихъ вечерахъ
И, разсыпая въ урны прахъ,
Печатаетъ вино въ амфорахъ.
Какъ успокоенный сосудъ
Съ уже отстоеннымъ растворомъ,
Духовное - доступно взорамъ,
И очертанія живутъ.
Колосья - такъ недавно сжаты,
Рядами ровными лежатъ;
И пальцы тонкіе дрожатъ,
Къ такимъ же, какъ они, прижаты.
1909
Въ огромномъ омутѣ прозрачно и темно,
И томное окно бѣлѣетъ.
А сердце - отчего такъ медленно оно
И такъ упорно тяжелѣетъ?
То - всею тяжестью оно идетъ ко дну,
Соскучившись по миломъ илѣ,
То - какъ соломинка, минуя глубину,
Наверхъ всплываетъ безъ усилій.
Съ притворной нѣжностью у изголовья стой
И самъ себя всю жизнь баюкай;
Какъ небылицею, своей томись тоской
И ласковъ будь съ надменной скукой.
1910
На перламутровый челнокъ
Натягивая шелка нити,
О, пальцы гибкіе, начните
Очаровательный урокъ!
Приливы и отливы рукъ...
Однообразныя движенья...
Ты заклинаешь, безъ сомнѣнья,
Какой-то солнечный испугъ,
Когда широкая ладонь,
Какъ раковина, пламенѣя,
То гаснетъ, къ тѣнямъ тяготѣя,
То въ розовый уйдетъ огонь!...
1911
Качаетъ вѣтеръ тоненькіе прутья,
И крѣпнетъ голосъ проволоки мѣдной,
И пятна снѣга - яркіе лоскутья -
Все, что осталось отъ тетради бѣдной...
О, небо, небо, ты мнѣ будешь сниться;
Не можетъ быть, чтобъ ты совсѣмъ ослѣпло,
И день сгорѣлъ, какъ бѣлая страница:
Немного дыма и немного пепла!
Жемчужный почеркъ оказался ложью,
И кружева не нуженъ смыслъ узорный;
И только мѣдь - непобѣдимой дрожью -
Пространство рѣжетъ, нижетъ бисеръ черный.
Развѣ я знаю, отчего я плачу?
Я только пѣть и умирать умѣю.
Не мучь меня: я ничего не значу
И черный хаосъ въ черныхъ снахъ лелѣю!
1911
РАКОВИНА
Быть можетъ, я тебѣ не нуженъ,
Ночь; изъ пучины мировой,
Какъ раковина безъ жемчужинъ,
Я выброшенъ на берегъ твой.
Ты равнодушно волны пенишь
И несговорчиво поешь;
Но ты полюбишь, ты оцѣнишь
Ненужной раковины ложь.
Ты на песокъ съ ней рядомъ ляжешь,
Одѣнешь ризою своей,
Ты неразрывно съ нею свяжешь
Огромный колоколъ зыбей;
И хрупкой раковины стѣны,-
Какъ нежилого сердца домъ,-
Наполнишь шепотами пѣны,
Туманомъ, вѣтромъ и дождемъ...
1911
Паденье - неизмѣнный спутникъ страха,
И самый страхъ есть чувство пустоты.
Кто камни намъ бросаетъ съ высоты
И камень отрицаетъ иго праха?
И деревянной поступью монаха
Мощеный дворъ когда-то мѣрилъ ты:
Булыжники и грубыя мечты -
Въ нихъ жажда смерти и тоска размаха!
Такъ проклятъ будь, готическій пріютъ,
Гдѣ потолкомъ входящій обмороченъ
И въ очагѣ веселыхъ дровъ не жгутъ.
Немногіе для вѣчности живутъ,
Но если ты мгновеннымъ озабоченъ -
Твой жребій страшенъ и твой домъ непроченъ!
1912
Я вздрагиваю отъ холода -
Мнѣ хочется онѣмѣть!
А въ небѣ танцуетъ золото -
Приказываетъ мнѣ пѣть.
Томись, музыкантъ встревоженный,
Люби, вспоминай и плачь,
И, съ тусклой планеты брошенный,
Подхватывай легкій мячъ!
Такъ вотъ она - настоящая
Съ таинственнымъ міромъ связь!
Какая тоска щемящая,
Какая бѣда стряслась!
Что, если надъ модной лавкою
Мерцающая всегда,
Мнѣ въ сердце длинной булавкою
Опустится вдругъ звѣзда?
1912
ЛЮТЕРАНИНЪ
Я на прогулкѣ похороны встрѣтилъ
Близъ протестантской кирки, въ воскресенье.
Разсѣянный прохожій, я замѣтилъ
Тѣхъ прихожанъ суровое волненье.
Чужая рѣчь не достигала слуха,
И только упряжь тонкая сіяла
Да мостовая праздничная глухо
Лѣнивыя подошвы отражала.
А въ эластичномъ сумракѣ кареты,
Куда печаль забилась, лицемѣрка,
Безъ словъ, безъ слезъ, скупая на примѣты,
Осеннихъ розъ мелькнула бутоньерка.
Тянулись иностранцы лентой черной,
И шли пѣшкомъ заплаканныя дамы,
Румянецъ подъ вуалью, и упорно
Надъ ними кучеръ правилъ вдаль, упрямый.
Кто б ни былъ ты, покойный лютеранинъ,
Тебя легко и просто хоронили.
Былъ взоръ слезой приличной затуманенъ,
И сдержанно колокола звонили.
И думалъ я: витійствовать не надо.
Мы не пророки, даже не предтечи,
Не любимъ рая, не боимся ада,
И въ полдень матовый горимъ, какъ свѣчи.
1912
Въ тавернѣ воровская шайка
Всю ночь играла въ домино.
Пришла съ яичницей хозяйка,
Монахи выпили вино.
На башнѣ спорили химеры:
Которая изъ нихъ уродъ?
А утромъ проповѣдникъ сѣрый
Въ палатки призывалъ народъ.
На рынкѣ возятся собаки,
Мѣнялы щелкаетъ замокъ.
У вѣчности воруетъ всякій,
А вѣчность - какъ морской песокъ.
Онъ осыпается съ телѣги -
Не хватитъ на мѣшки рогожъ,-
И, недовольный, о ночлегѣ
Монахъ разсказываетъ ложь.
1913
ЕГИПТЯНИНЪ
Я выстроилъ себѣ благополучья домъ,
Онъ вѣсь изъ дерева, гдѣ ни куска гранита,
И царская его осматривала свита,
Въ немъ виноградники, цвѣтникъ и водоемъ.
Чтобъ воздухъ проникалъ въ удобное жилье,
Я вынулъ три стѣны въ преддверьи легкой клѣти,
И безошибочно я выбралъ пальмы эти,
Краеугольныя, прямыя, какъ копье.
Кто можетъ сосчитать сановника доходъ!
Безсмертны высокопоставленныя лица!
(Гдѣ управляющій? Готова ли гробница?)
Въ хозяйствѣ письменный я слушаю отчетъ.
Тяжелымъ жерновомъ мучнистое зерно
Приказано смолоть служанкѣ низкорослой,-
Священникамъ налогъ исправно будетъ посланъ,
Составленъ протоколъ на хлѣбъ и полотно.
Въ столовой на полу песъ, растянувшись, легъ,
И кресло прочное стоитъ на львиныхъ лапахъ.
Я жареныхъ гусей вдыхаю сладкій запахъ -
Загробныхъ радостей вещественный залогъ.
1913
Отравленъ хлѣбъ, и воздухъ выпитъ.
Какъ трудно раны врачевать!
Іосифъ, проданный въ Египетъ,
Не могъ сильнѣе тосковать.
Подъ звѣзднымъ небомъ бедуины
Закрывъ глаза и на конѣ,
Слагаютъ вольныя былины
О смутно пережитомъ днѣ.
Немного нужно для наитiй:
Кто потерялъ въ степи колчанъ,
Кто вымѣнялъ коня,- событій
Развѣивается туманъ.
И если подлинно поется
И полной грудью, наконецъ,
Все исчезаетъ - остается
Пространство, звѣзды и пѣвецъ!
1913
АХМАТОВА
Вполоборота, о, печаль,
На равнодушныхъ поглядѣла.
Спадая съ плечъ, окаменѣла
Ложноклассическая шаль.
Зловѣщій голосъ - горькій хмель -
Души расковываетъ нѣдра:
Такъ - негодующая Федра -
Стояла нѣкогда Рашель.
1914
Природа - тотъ же Римъ и отразилась въ немъ.
Мы видимъ образы его гражданской мощи
Въ прозрачномъ воздухѣ, какъ въ циркѣ голубомъ,
На форумѣ полей и въ колоннадѣ рощи.
Природа - тотъ же Римъ, и, кажется, опять
Намъ незачѣмъ боговъ напрасно безпокоить -
Есть внутренности жертвъ, чтобъ о войнѣ гадать,
Рабы, чтобы молчать, и камни, чтобы строить!
1914
Съ веселымъ ржаніемъ пасутся табуны,
И римской ржавчиной окрасилась долина;
Сухое золото классической весны
Уноситъ времени прозрачная стремнина.
Топча по осени дубовые листы,
Что густо стелются пустынною тропинкой,
Я вспомню Цезаря прекрасныя черты -
Сей профиль женственный съ коварною горбинкой!
Здѣсь, Капитолія и Форума вдали,
Средь увяданія спокойнаго природы,
Я слышу Августа и на краю земли
Державнымъ яблокомъ катящiеся годы.
Да будетъ въ старости печаль моя свѣтла:
Я въ Римѣ родился, и онъ ко мнѣ вернулся;
Мнѣ осень добрая волчицею была
И - мѣсяцъ цезарей - мнѣ августъ улыбнулся.
1915
Безсонница. Гомеръ. Тугіе паруса.
Я списокъ кораблей прочелъ до середины:
Сей длинный выводокъ, сей поѣздъ журавлиный,
Что надъ Элладою когда-то поднялся.
Какъ журавлиный клинъ въ чужіе рубежи,-
На головахъ царей божественная пѣна,-
Куда плывете вы? Когда бы не Елена,
Что Троя вамъ одна, ахейскіе мужи?
И море, и Гомеръ - все движется любовью.
Кого же слушать мнѣ? И вотъ Гомеръ молчитъ,
И море черное, витійствуя, шумитъ
И съ тяжкимъ грохотомъ подходитъ къ изголовью.
1915
|
