СТАРЫЕ ГОДЫ.
Разсказъ.
Довелось мнѣ разъ побывать въ большомъ селѣ Заборьѣ. Стоитъ оно на Волгѣ. Мѣсто тутъ привольное.
Это гнѣздо угасшаго рода князей Заборовскихъ. Теперь оно принадлежитъ разбогатѣвшему откупщику Кирдянину, родитель же его нѣкогда былъ подносчикомъ въ Разгуляѣ. А Разгуляй — любимѣйшій народомъ кабакъ въ селѣ Заборьѣ. Стоитъ онъ между пристанью и базаромъ: мѣсто веселое, бойкое.
Мѣстность въ Заборьѣ живописна. Крутой, высокій берегъ Волги тутъ перемежается, образуя обширную, покатую къ рѣкѣ лощину, въ ней построено Заборье. Тамъ до десятка златоглавыхъ церквей, сорокъ либо пятьдесятъ двухъэтажныхъ каменныхъ домовъ, больше тысячи деревянныхъ городской постройки, обширный гостиный дворъ, нѣсколько фабрикъ и заводовъ: всюду кипучая дѣятельность. По волжскому берегу тянется длинный рядъ амбаровъ для складки хлѣба и другихъ товаровъ, у пристани стоитъ не одна сотня барокъ, расшивъ, ладей, паузковъ и другихъ разной величины парусныхъ судовъ. Поодаль, у особой пристани, устроенной въ Кривоборскомъ затонѣ, дымятся пароходы. Въ сторонѣ мель, на ней обсохшая коноводка.
И справа и слѣва тѣсно застроеннаго и шумно оживленнаго Заборья великанами высятся крутыя горы изъ краснаго мергеля. На одной красуются величественные храмы XVII вѣка, украшенные снаружи стѣнописью, увѣнчанные золотыми шатрами и куполами. Вмѣстѣ съ громадными двухъэтажными зданіями, они обнесены зубчатыми бѣлокаменными стѣнами, высокими башнями и бойницами. Ни казанскiе татары, ни лисовчики, ни сообщники Разина не могли взять тѣхъ твердынь, хоть но разъ пытались овладѣть Заборскимъ монастыремъ, зная о сокровищахъ, въ немъ сохранившихся. Теперь не то, теперь здѣсь тихое и безмятежное пристанище немногихъ иноковъ, просторно размѣстившихся по уголкамъ громадныхъ келій, гдѣ въ старые годы тѣсно было жить многочисленной братіи и толпамъ слугъ и служебниковъ Заборской обители.
По другую сторону Заборья высятся на горѣ палаты князей Заборовскихъ. Величественный дворецъ, строенный въ прошломъ столѣтіи по плану Растрелли, окруженный полуразвалившимися флигелями и службами, господствуя надъ Волгой и Заборьемъ, угрюмо смотритъ на новую, развившуюся подъ его ногами дѣятельность. Запустѣлый, обветшалый, точно переглядывается онъ оъ древними зданіями монастырскими... Ведутъ межъ собой каменный старцы беззвучную бесѣду о суетѣ мірской, что внизу гуломъ тысячи голосовъ и звуковъ даетъ знать о себѣ, о привольѣ мѣста и о доволъствѣ народа. Ведутъ угрюмые старцы бесѣду, а сами будто сокрушаются, что минули старые годы, когда наверху было людно и шумно, а внизу говорить громко не смѣли.
Исправникъ предложилъ мнѣ показать заборскій дворецъ, но нескоро добился ключей. Трое дворовыхъ, приставленныхъ для охраненья гнѣзда угасшихъ князей Заборовскихъ, разсчитавъ, что злонамѣренные люди не украдутъ ввѣреннаго имъ зданія, отправились на пристань шить кули, чтобъ, заработавъ по пятиалтынному на брата, провести веселый вечерокъ въ Разгуляѣ.
Покамѣстъ сотскій ихъ отыскивалъ, мы пошли въ садъ. Садъ огромный, версты на полторы тянется онъ по вѣнцу горы, а по утесамъ спускается до самой Волги. Прямыя аллеи, обсаженныя вѣковыми липами, не пропускающими свѣта Божьяго, походили на какіе-то подземные переходы. Мѣстами, гдѣ стволы деревьевъ и молодыхъ побѣговъ срослись въ сплошную почти массу, чуть не ощупью надо было пробираться по сырымъ грудамъ обвалившейся суши и листьевъ, которыхъ лѣтъ восемьдесятъ не убирали въ запущенномъ саду.
Кой-гдѣ уцѣлѣли каменные постаменты, на нихъ въ старые годы стояли статуи. Извѣстный богачъ прошедшаго вѣка, князь Алексѣй Юрьичъ скупилъ много статуй за границей и поставилъ ихъ въ своемъ Заборьѣ. Куда послѣ дѣвались онѣ, Богъ знаеть... Вотъ на одномъ постаментѣ уцѣлѣли буквы: "Iov... omnipoten...". На другомъ ясна надпись: "Venus et Adonis". Повернувъ изъ главной аллеи въ сторону, очутились мы передъ глубокимъ оврагомъ, что, простираясь до самаго волжскаго берега, раздѣляетъ садъ на двѣ части. Смѣлой аркой перекинутъ былъ черезъ тотъ оврагь каменный мостъ, на днѣ шумѣлъ родникъ, скрывавшійся въ сочной густой зелени. 3а мостомъ каменный павильонъ — это Pars aux cerfs Заборья старыхъ годовъ... Давно свалились его двери, давно вышиблены изъ оконъ его рамы, вѣтеръ да зимнія вьюги свободно гуляютъ по комнатамъ, гдѣ чего-то ни бывало въ старые годы!.. Въ одной комнатѣ уцѣлѣли фрески, и какія фрески! Недюжинный маляръ ихъ работалъ. Вотъ Венера въ объятіяхъ Марса — хорошо сохранились свѣжія, роскошныя перси и руки богини красоты, досадная улыбка безобразнаго Вулкана до сихъ поръ мерещится мнѣ, только-что вспомню павильонъ заборскій... На другой стѣнѣ нагая Леда страстно прижимаетъ лебедя, на третьей свѣженькая нимфа лѣниво отталкиваетъ обхватившаго ее сатира, а на четвертой сладострастно раскинулась юная вакханка, и ея
Налитыя нѣгой груди,
Чуть прикрытыя плющомъ,
И бѣлѣе снѣга зубы
И пурпуровыя губы —
Манять поцѣлуй...
Плафонъ осыпался, но по сохранившимся остаткамъ замѣтно, что онъ изображалъ торжество Пріапа... Сколько бѣлобрысыхъ Акулекъ и чернявыхъ Матрешекъ перебывало здѣсь, въ качествѣ живыхъ нимфъ и вакханокъ.
— Вонъ тамъ былъ другой такой же павильонъ! — сказалъ исправникъ, указывая на груду кирпичныхъ осколковъ, выглядывавшихъ изъ лопушника, полыни и чернобыля.
— Развалился?
— Нарочно сломали.
— Зачѣмъ?
— Да видите ли, что здѣсь болтаютъ: князь Данила Борисовичъ, годовъ тридцать тому назадъ, пріѣзжалъ въ Заборье и въ томъ павильонѣ ,находку, слышь, какую-то нашелъ, да послѣ того и приказалъ его сломать.
— Что-жъ онъ нашелъ?
— Да болтаетъ народъ... оно, можетъ, и вздоръ, а все-таки намолвка идетъ, будто въ томъ павильонѣ одна комната изстари была заложена, да такъ, что и признать ее было невозможно. А князь Данила Борисовичъ тайно ото всѣхъ своими руками вскрылъ ее.
— Ну?
— Вѣдь это одна намолвка, Андрей Петровичъ, а правда ли, нѣтъ ли, Господь вѣдаетъ. Кладъ, что ли, какой-то тамъ нашли, только на стѣнѣ, слышь, гвоздемъ было что-то нацарапано. Какъ только князь Данила Борисовичъ прочиталъ, тот часъ стѣну своими руками топоромъ зарубилъ, а потомъ и весь павильонъ сломать приказалъ.
— Что-жъ такое тамъ было?
— Чего здѣсь въ старые годы ни бывало?.. Да вы наволили, конечно, читать "Удольфскія таинства" госпожи Ратклифъ?
— Читалъ. А что?
— У васъ по уѣзду старики-помѣщики говорятъ, будто госпожа Ратклифъ тѣ таинства съ Заборья списывала. Правду ли, пустяки-ль говорятъ, доложить не могу... А болтаютъ.
— Скажите, пожалуйста, не осталось ли стариковъ, что жили въ Заборьѣ при князѣ Алексѣѣ Юрьичѣ?
— Гдѣ же? Помилуйте! Вѣдь князь-отъ Алексѣй Юрьичъ лѣтъ сто тому какъ померъ. За пятнадцать лѣтъ до Пугачевщины скончался, считайте, сколько тому времени. Сынъ его, князь Борисъ Алексѣичъ, и внукъ, князь Данила Борисовичъ, подолгу здѣсь не живали, а княжна Наталья Даниловна и вовсе здѣсь не бывала. Послѣ нея имѣніе за долги продано, теперь стало кирдяпинское. Старина и забылась. А долго-таки кое-что поддерживалось... Вотъ и я еще помню псарню здѣсь, музыкантовъ, арапа стараго да карлика — древній-надревній былъ. Мало-по-малу переводили все, а какъ вотчина къ Кирдяпинымъ перешла, все порѣшилось. Сами изволите знать, ужъ какъ оно ни на есть, а все чужое. Оттого и не жаль... Былъ здѣсь старикъ Прокофьичъ. Чуть-чуть его помню. Да вотъ ужъ лѣта сорокъ, какъ и онъ померъ. Вотъ онъ такъ ужъ всю подноготную про здѣшніе старые годы зналъ. Дожилъ до ста лѣтъ, а въ молодые годы, при князѣ Алексѣѣ Юрьичѣ, въ стремянныхъ бывалъ. Мнѣ про того Прокофьича Валягинъ Сергѣй Андреичъ много разсказывалъ, управляющимъ здѣсь былъ... Посаженъ былъ на вотчину Сергѣй Андреичъ княземъ Данилой Борисовичемъ, умеръ при княжнѣ. Славный былъ человѣкъ, хорошій, умный такой. Онъ даже записывалъ все, что ни разсказывалъ ему Прокофьичъ. Видалъ и я у покойника такую тетрадку.
— Куда-жъ она дѣвалась?
— У наслѣдниковъ, должно-быть, коли на подвертку свѣчъ да на пироги не извели. Послѣ Сергѣя Андреича двѣ дочери-дѣвушки остались, у нихъ должна быть.
— А гдѣ его дочери?
— А какъ Сергѣй-отъ Андреичъ померъ, уѣхали онѣ къ теткѣ не то въ Херсонскую, не то въ Костромскую губернію, хорошенько сказать не могу. Слышно было, что замужъ повышли а за кого — тоже доложить не могу.
Между тѣмъ сотскій привелъ одного изъ хранителей заборскаго дворца. Исправникъ приличнымъ образомъ поругалъ его, посулилъ березовой лапши съ ременнымъ масломъ и приказалъ отпереть домъ.
Сыростью и затхлою гнилью пахнуло, когда отворили двери чертоговъ князей Заборовскихъ. На каждомъ шагу изъ-подъ ногъ густая пыль поднималась, а ворвавшійся въ растворенныя двери потокъ свѣжаго воздуха колыхалъ отставшія отъ стѣнъ и лохмотьями висѣвшія дорогія, рѣдкостныя когда-то шпалеры. Не грустью, не печалью вѣяло со стѣнъ запустѣлаго жилища былой роскоши и чудовищнаго своенравія: будто съ насмѣшкой и сожалѣньемъ смотрѣли эти напудренные пастухи и пастушки, что виднѣлись на обветшалыхъ дырявыхъ гобеленахъ, а въ портретной галлереѣ потемнѣвшіе лики людей старыхъ годовъ спѣсиво и презрительно глядѣли изъ потускнѣвшихъ рѣзныхъ рамъ... "Зачѣмъ вы зашли сюда, незваные гости? — будто спрашивали они: — чего не видали?.. Вонъ ступайте, жалкіе люди, мы васъ не знаемъ, да и вамъ никогда не извѣдать нашей раздольной, веселой жизни, нашего буйнаго разгула, барскихъ затѣй и ничѣмъ неудержимыхъ порывовъ!.."
— Вотъ князь Алексѣй Юрьичъ! — сказалъ исправникъ. Высокій, тучный князь стоялъ передъ нами. Открытое лицо съ римскимъ носомъ и выдавшеюся впередъ нижнею губой выражало спѣсь непомѣрную и крутую волю, никогда и ни въ чемъ не знавшую противорѣчія. Князь улыбался, но улыбка лукава была и коварна. Вотъ-вотъ сейчасъ нахмурится это высокое чело, и хитрые, слегка прищуренные, черные глаза заблестятъ неукротимымъ гнѣвомъ... Рядомъ стоялъ портретъ статной высокой женщины въ желтомъ атласномъ помпадурѣ съ черными кружевами. Лицо было прекрасно, въ глазахъ много ума, но тихая затаенная грусть виднѣлась въ нихъ. Немного радостей, должно-быть, видѣла она на вѣку своемъ!
— Это княгиня Марѳа Петровна, — сказалъ исправникъ: — супруга князя Алексѣя Юрьича.
Одинъ портретъ особенно поразилъ меня. Въ голубой робѣ на фижмахъ, съ тонко и кокетливо перегнутою таліей, стояла, вѣроятно, молодая женщина; прекрасная ея рука, плотно обтянутая длинною перчаткой, играла розою. Но лицо, все лицо было густо замазано черною краской...
— Это что значитъ? — спросилъ я у исправника.
— А Господь ихъ знаетъ, должно-быть, не похожа была.
— Однакожъ что у васъ про это толкуютъ?
— Да говорить-то много говорятъ... Сказываютъ, что это первая супруга князя Бориса Алексѣевича. Въ замужествѣ, слышь, недолго находилась, а взята была откуда-то издалека. Только-что молодые успѣли, слышь, сюда къ отцу прiхать, князь Борисъ Алексѣевичъ на войну ушелъ, супруга его стосковалась, въ полкъ къ нему поѣхала; да на дорогѣ и померла. А скоро послѣ того и самъ князь Алексѣй Юрьичъ померь. Говорять, будто по смерти мододой княгини очень онъ тосковалъ... Пошелъ, слышь, разъ въ портретную одинъ да и упалъ безъ памяти передъ этимъ портретомъ. А какъ въ чувство пришелъ, велѣлъ замазать лицо. И какъ замазали, на другой же день Богу душу отдалъ. А друтіе говорятъ, что хлебнулъ чего-то... Съ мышьячкомъ, должно-быть, потому что передъ смертью онъ вѣдь подъ судъ попалъ...
Въ кабинетѣ на стѣнѣ висѣла писанная на пергаментѣ родословная. Похвально поступили господа Кирдяпины, оставивъ чуждый имъ пергаментъ въ запустѣломъ жилищѣ князей Заборовскихъ. Будто живой повѣствователь объ угасшемъ родѣ, онъ здѣсь на своемъ мѣстѣ.
Вотъ у корня родословнаго древа красуются имена Гедимина литовскаго, Монтевида керновскаго, Любарта волынскаго... Воть князь Минигайло Зимовитовичъ... Пріѣхалъ онъ въ Москву на службу къ великому князю Василію Дмитріевичу, крещенъ самимъ митрополитомъ Фотіемъ и прозванъ княземъ Заборовскимъ. И пошелъ отъ него рядъ бояръ, воеводъ и думныхъ людей: водили Заборовскіе московскіе полки на крымцевъ и другихъ супостатовъ; бывали Заборовскіе въ отвѣтѣ у цесаря римскаго, у короля свейскаго, у лозьскихъ пановъ рады и у галанскихъ статовъ: сиживали Заборовскіе и въ приказахъ московскихъ, были Заборовскіе въ городовыхъ воеводахъ, но только въ городахъ первой статьи: въ Великомъ Новѣгородѣ, въ Казани или въ Смоленскѣ... А вотъ сынъ окольничаго, князь Юрій княжъ Никитичъ Заборовскій, уже бритый, сидитъ оберъ-штеръ-кригсъ-комиссаромъ въ кригсъ-комиссаріатской конторѣ военной коллегіи... Скончался въ Питербурхѣ-городкѣ послѣ попойки съ голландскими матросами и знатными персонами изъ россійскаго шляхетства...
Единственный его сынъ, князь Алексѣй Юрьичъ, большой службы не сослужилъ, а въ случаѣ бывалъ. При Петрѣ Великомъ ходу ему не было, потому что въ дѣло не годился, зато ловкій князь послѣ умѣлъ наверстать и взять свое: вовремя подбился къ Меншикову, во-время вошелъ въ дружбу съ молодымъ Долгоруковымъ, во-время съѣздилъ въ Митаву на поклоненіе Бирону, во-время перекинулся къ Миниху во-время сблизился съ Лестокомъ. И когда правительственныя перемѣны сопровождались казнами и ссылками, благополучіе князя Алексѣя Юрьича оставалось неизмѣнныхъ: чины и деревни летѣли къ нему при каждой перемѣнѣ.
Нельзя сказать, чтобы онъ былъ человѣкъ умный: образованіе получилъ плохое, а отъ природы былъ коваренъ, тщеславенъ, къ тому же былъ великій мастеръ лгать в хвастать непомѣрно. При Петрѣ Великомъ приходилось ему сдерживать свой неукротимый нравъ, въ то время могъ онъ давать полную волю одной только страсти — бражничанью. Много тогда было важныхъ людей, сбрившихъ бороды, надѣвшихъ нѣмецкіе кафтаны, но оставшихся вѣрными той сторонѣ русской народности, про которую еще равноапостольный Владимiръ сказалъ: Руси естъ веселіе пити. Но, напиваясь, подъ защитой вельможныхъ бражниковъ, князь Алексѣй Юрьичъ велъ себя такъ увертливо, что ни разу не отвѣдалъ родительскаго наставленія отъ петровской дубинки. Не понимая и не сознавая важности дѣла сближенія русскаго общества съ Европой, Заборовскій полюбилъ однако общество иностранцевъ, въ особенности близокъ былъ съ вѣнскимъ резидентомъ Гогенцоллерномъ, съ голштинскимъ барононъ Стамбкеномъ, съ прусскими баронами Мардефельдами, а они, какъ гласить исторія, были горькіе пьяницы .
Никогда князь Алексѣй Юрьичъ не былъ такъ доволенъ судьбой, какъ въ короткое царствованье Петра II. Хоть въ то время было ему ужъ подъ сорокъ, но вошелъ онъ въ тѣсную дружбу съ даровитымъ, обаятельнымъ, но безпутнымъ юношей, княземъ Иваномъ Алексѣичемъ Долгоруковымъ и былъ съ нимъ всѣ три года его могущества неразлученъ. Князъ Заборовскій, подъ зашитой всесильнаго кутилы, далъ полную волю своему разгулу. Подъ прикрытьемъ драгунъ ровно сумасшедшій, скакалъ онъ съ княземъ Иваномъ по московскимъ улицамъ, буйствовалъ днемъ, а по ночамъ нагло врывался въ мирныя семейства частныхъ людей... Но когда Долгоруковъ девятилѣтней ссылкой и смертью на колесѣ платилъ за грѣхи молодости, ловкій князь Алексѣй Юрьичъ, ругая на чемъ свѣтъ стоитъ павшаго собутыльника, съ прекраснымъ аппетитомъ изволилъ кушать за роскошными обѣдами герцога Эрнста-Іоанна Курляндскаго. Будучи знатокомъ въ лошадяхъ и проводя ночь въ попойкахъ съ братомъ герцога Карломъ, былъ онъ въ ходу при Биронѣ, достигъ генеральскаго ранга и получилъ кавалерію Александра Невскаго... Но въ 1743 году счастье повернуло къ нему спину: сказано было князю Алексѣю Юрьичу ѣхать въ свой деревни. Такую немилость современники объясняли близкими отношеніями его къ царицѣ всѣхъ баловъ и ассамблей, графинѣ Ягужинской, и дружбою съ первой красавицей Петербурга, Натальей Ѳедоровной Лопухиной. Подъ шумокъ поговаривали, будто Ягужинская въ числѣ немногихъ принимала князя Заборовскаго во время своего таинственнаго затворничества, будто фавориту Натальи Ѳедоровны, графу Рейнгольду Левенвольду князь Алексѣй Юрьичъ проигрывалъ въ фаро огромныя суммы, будто близокъ онъ былъ съ вѣнскимъ резидентомъ, маркизомъ Боттой, будто разъ на охотѣ арапникомъ отдулъ самого Разумовскаго. Правда ли, нѣтъ ли — кто теперь разберетъ?..
Когда вѣтреныхъ красавицъ, пріятельницъ князя Заборовскаго, постигла плачевная участь, самъ онъ хоть не совсѣмъ чистъ вышелъ изъ дѣла, но такъ сумѣлъ обдѣлать дѣлишки, что ему только велѣно было отправиться въ свои вотчины для приведенія въ порядокъ разстроенныхъ дѣлъ. Такимъ образомъ живъ, здравъ, невредимъ пріѣхалъ князь Алексѣй Юрьичъ въ свое Заборье; здѣсь онъ началъ строить великолѣпный дворецъ, разводить сады и вести жизнь самую буйную, самую неукротимую... Въ деревенской глуши, въ забытомъ уголкѣ, никѣмъ и ничѣмъ не удерживаемый, онъ предался той жизни, что такъ по сердцу пришлась ему во дни могущества князя Ивана. Не только въ Заборьѣ, — по всей губерніи все ему кланялось, все передъ нимъ раболѣпствовало, а онъ съ каждымъ днемъ больше и больше предавался неудержимымъ порывамъ необузданнаго нрава и глубоко-испорченнаго сердца... Вскорѣ для князей не стало иной законности, кромѣ собственныхъ прихотей и самоуправства... При такомъ состояніи человѣка до преступленія одинъ шагъ, и князь Алексѣй Юрьичъ, совершая ихъ, нимало не помышлялъ, что грѣшитъ передъ Богомъ и передъ людьми. О послѣднихъ-то, впрочемъ, онъ не заботился и, щедро одѣляя вкладами монастыри, строя по церквамъ иконостасы и платя за молебны пригоршнями серебра, твердо уповалъ на Божіе милосердіе... И до того дошелъ князь Заборовскій, что разсказы про его житье-бытье въ наше время кажутся страшною сказкой...
Женатъ былъ князь Алексѣй Юрьичъ на княжнѣ Марѳѣ Петровнѣ, послѣдней въ родѣ князей Тростенскихъ. Своимъ приданымъ увеличила она и безъ того огромное богатство князей Заборовскихъ. Единственный сынъ ихъ, князь Борисъ Алексѣевичъ, крестникъ императрицы Анны Іоанновны, вахмистръ гвардіи въ колыбели, двадцати лѣть уѣхалъ изъ Заборья въ Петербургь искать счастья. Находясь съ полкомъ въ какомъ-то захолустьѣ Россіи, влюбился онъ въ дочь небогатаго дворянина Коростина, женился на ней безъ родительскаго благословенья и, за неимѣніемъ наличныхъ денегь, пріѣхалъ черезъ годъ послѣ свадьбы въ Заборье, кинуться вмѣстѣ съ женой къ стопамъ оскорбленнаго родителя... Ждали страшной грозы, дѣло кончилось благополучно. Молодая княгиня была такъ прекрасна, такъ была образована, такъ умна, что съ перваго свиданья умѣла растопить каменное сердце суроваго свекра... Вскорѣ началась Семилѣтняя война; молодой князь Заборовскій поспѣшилъ подъ знамена Апраксина, оставивъ въ Заборьѣ молодую жену. Стосковавшись ко мужѣ, поѣхала она къ нему въ новопокоренный Мемель, но умерла по дорогѣ...
Послѣ войны вдовый князь Борисъ Алексѣевичъ поселился въ Петербургѣ, женился въ другой разъ и, проживъ до 1803 года по-барски, скончался отъ несваренія въ желудкѣ послѣ плотнаго ужина въ одной масонской ложѣ. Цѣлую жизнь, будто по заказу, старался онъ разстроить свое достояніе, но дѣдовскія богатства были такъ велики, что онъ не могъ промотать и половины ихъ, оставивъ все-таки три тысячи душъ единственному своему сыну и наслѣднику, князю Данилѣ Борисовичу. Этотъ послѣдній князь въ древнемъ родѣ князей Заборовскихъ какъ ни старался поправить грѣхи родительскіе, но не могъ возстановить дѣдовскаго состоянія. Впрочемъ, и самъ онъ протиралъ-таки глаза отцовскимъ денежкамъ исправно. Съ воронцовскимъ корпусомъ во Франціи былъ, денегъ, значитъ, извелъ немало; въ мистицизмъ, по тогдашнему обычаю, пустился, въ масонскихъ ложахъ да въ хлыстовскомъ кораблѣ Татариновой малую толику деньжонокъ ухлопалъ; дѣлалъ большія пожертвованія на Россійское Библейское общество. Душъ восемьсотъ спустилъ понемножку. Дочь его, княжна Наталья Даниловна, какъ только скончался родитель ея, отправилась на теплыя воды, потомъ въ Италію, и двадцать пять лѣтъ такъ весело изволила проживать подъ небомъ Тасса и Петрарки, съ католическими монахами да съ оперными пѣвцами, что, когда привезли изъ Рима въ Заборье засмоленный ящикъ съ останками княжны, въ вотчинной кассѣ было двѣнадцатъ рублей съ полтиной, а долговъ на милліоны. Близкихъ родственниковъ у княжны не было, изъ дальнихъ не оказалось ни въ одномъ столь нѣжныхъ родственныхъ чувствъ къ покойницѣ, чтобъ воспользоваться Заборьемъ да кстати ужъ принять на себя и должишки итальянскiе. Кончилось тѣмъ, что Заборье пошло подъ молотокъ. Сынъ подносчика въ Разгуляѣ сталъ владѣльцемъ гнѣзда знаменитаго рода князей Заборовскихъ, а кредиторы княжны получили по тридцати пяти копеекъ за рубль...
О, Гедимины и Минигайлы! Какъ-то встрѣтили вы послѣднюю благородную отрасль вашего благоцвѣтущаго корня — княжну Наталью Даниловну?.. Князь Алексѣй Юрьичъ! Вы-то батюшка, ваше сіятельство, какъ изволили встрѣтить свою правнучку?.. Ну, онъ-то развѣ пожалѣлъ только, что встрѣтился съ нею не въ здѣшнемъ свѣтѣ. Здѣсь-то бы онъ расправился...
Лѣтъ черезъ пять послѣ того, какъ былъ я въ Заборьѣ, въ одномъ степномъ городкѣ на верховьяхъ Дона, по случаю, досталась мнѣ связка бумагъ, принадлежавшихъ какому-то господину Благообразову. Онѣ состояли большею частью изъ черновыхъ просьбъ, сочиненіемъ которыхъ, какъ видно, занимался господинъ Благообразовъ. Но, представьте, каково было мое удивленіе, когда, разбирая кипу, въ заглавіи одной тетради я прочелъ:
СТАРЫЕ ГОДЫ.
Писано по словамъ столѣтняго старца Анисима Прокофьева съ надлежащими объясненіями коллежскимъ секретаремъ Сергѣемъ Андреевымъ сыномъ Валягинымъ 17-го мая 1822 года въ селѣ Заборьѣ.
— Записки Валягина!
— Это, должно-быть, тестя, — замѣтилъ случившійся на ту пору у меня одинъ старожилъ того городка. — Благообразовъ-отъ на дочери Валягина былъ женатъ.
Вотъ Записки Валягина.
10. Въ послахъ
11. Записка Дюка де-Иріа.
|
